«Хочу остаться в истории». Рэпер Жак Энтони — о творчестве, отношениях с отчимом Лигалайзом и желании основать свою династию

Рэп-исполнители всегда вызывали неоднозначную реакцию у слушателей. Мало кто вникает в смысл текстов, но люди нередко влюбляются в образы артистов: уверенные парни с цепями и в свободной одежде читают свои истории под клубные биты, а полуголые девушки облипают их своими телами вместо шубок. Немало стереотипов возникло благодаря их стилю и подаче треков.

Однако нередко образы смываются, если вслушаться в смысл текстов. Рэпер Жак Энтони многим известен философскими рассуждениями в своих композициях. Пасынок Лигалайза честно рассказал корреспонденту MSK1.RU Татьяне Лобановой о том, что его смущает в современном российском кинематографе, об экстремальном воспитании подрастающей дочери, а также о своей мечте стать главой настоящей династии.

— Жак, ты автор своих песен, кто или что вдохновляет тебя? Важно ли какое-то особое настроение?

— Всегда по-разному. Если честно, есть песни, когда надо сесть — и она сразу родится. Бывает, под задачу запрос приходит, тогда, конечно, тяжело. В этом случае надо себя заставлять, но когда пишешь потому что «надо», получается так себе. Даже если трек заходит, ощущаешь сидром самозванца. Чувствуешь, что сделал из-под палки, не то, что хотел, а то, что было надо. Но за последний год, я научился проще относиться к музыке, надо — делаю. Когда я начал зарабатывать на этом деньги, понял, что музыка — всё-таки работа, и это осознание было очень тяжелым. Сейчас процесс происходит интуитивно: я пишу целый год, а потом сижу и думаю, что из этого надо выпустить, а что похоронить.

— Ты хотел бы попробовать себя в каком-то другом жанре?

— Я пробовал себя во всех жанрах, для забавы — даже в шансоне. Просто я этого не показываю. Глубокие жанры сейчас неактуальны, они не могут передать повседневный вайб.

Я чернокожий, поэтому иногда бывает сложно попробовать себя в чем-то. Я не могу смотреть через призму обычного белого человека, привыкшего к своим российским реалиям. Басту на одном из интервью спросили: «Почему ты не возьмешься за то, чтобы продвинуть музыку Жака?» Он ответил, что непонятно, как преподносить этот аспект. И действительно, это многих сбивает с толку.

— Твоя песня «Наш район» стала саундтреком к фильму Федора Бондарчука «Притяжение», но ты сказал, что фильм тебе не понравился. Почему?

— Я был доволен самой попыткой: наконец-то постарались сделать зрелищную развлекуху для народа. Но мне показалось, что слишком много в нем голливудских клише. Я считаю, что подобный аттракцион на полтора часа имеет смысл подавать с какой-то собственной изюминкой, особенно когда речь идет о России.

Для меня русское кино имеет очень большую ценность, особенно советское. Это Тарковский — в первую очередь его «Зеркало», еще куча гениальных фильмов, которые до сих пор вдохновляют голливудских операторов и режиссеров. А мы всё еще копируем самую фастфудную схему среднестатистического Голливуда. Меня это возмущает.

— По-моему, твой трек гармонично вписался именно в тот момент фильма, когда он был исполнен. Ты написал песню к этому фильму или ее услышал режиссер и позвонил тебе? Как это было?

— У них вообще не было трека перед сдачей фильма. И мне позвонил Никита Кукушкин (играет роль Руслана в фильме «Притяжение». — Прим. ред.) и сказал, что срочно нужен трек. Никита — мой друг и брат практически, поэтому его попросили со мной связаться. У меня температура 38. Я пишу своему другу Эльдару Кью. Говорю: «Срочно сделай что-нибудь типа "Марвела", саундтрековую историю, мне надо к утру написать трек».

Он мне через два часа скидывает бит, а я тем временем читаю сценарий — максимально быстро. Пытаюсь понять, какие ключевые слова использовать. К утру сделал.

—Твоей единственной дочери — Мишель — скоро исполняется 11 лет, у нее уже сформирован определенный характер. Расскажи, какая она?

— Она занимается конным спортом, любит ролики, учит языки и очень похожа на мою маму. Себя тоже иногда в ней вижу, мимические черты. На самом деле, моя дочь — достаточно экстремальный ребенок. Она хорошо ездит на лошади. Лучше, чем я, лучше, чем кто-либо, кого я знаю.

— Несмотря на то, что вы живете в разных городах, вы часто встречаетесь. У вас близкие отношения? Она доверяет тебе?

— Поскольку я с ней не каждый день, я прекрасно понимаю, что тот образ своей дочки, который я вижу, это может быть какая-то ее защитная маска. Или ее второй образ. У меня так всегда было в детстве. Я с мамой был один, с бабушкой другой. Дети подстраиваются под особенности характера родителей.

Я понимаю, что пока гружу ей мозг такими разговорами, потому что она еще маленькая и не понимает. Но бывают моменты, когда я заставляю ее жестко через себя переступить. Мы были в Архызе в прошлом году, ездили сплавляться по реке. Я это делал впервые и не знал, насколько это опасно. Пришел с ребенком и со своей девушкой Софьей. Нас экипировали и посадили. Я сзади, Соня спереди справа и взрослый мужчина, который этим всем управляет, сзади слева. И сзади по центру еще один. В общем, мы плывем, и тут вроде всё спокойно, речка такая журчит, и начинаются пороги.

У ребенка резкая улыбка стирается с лица, она начинает рыдать, потому что страшно уже. Я боялся, что она вывалится, и никак не пристегнешься. Мы проплываем всю эту реку с горем пополам, уже вообще в шоке, холодно. Вода ледяная, горная. И мы только спускаемся, и принимающая на том берегу спрашивает: «А ребенка зачем взяли? На той неделе женщина тридцатилетняя умерла, она сплавлялась здесь и вылетела. Поздравляем, за всю историю этого ручья Мишель — первый ребенок, который спускался по нему».

— А мама Мишель как реагирует на такие смелые мероприятия?

— Я сначала делаю, а потом говорю. Если понимаю, что с последствиями справлюсь, то так и поступаю. Если понимаю, что нет, то не рискую.

— Вы развелись с ее матерью? В каких вы вообще отношениях?

— Мы не были женаты. Это такая поправка. Почему-то во всех источниках написано, что это моя жена, но на самом деле это не так. У ребенка моя фамилия, а у нее нет. Отношения у нас сейчас как у родственников.

— Не могу не спросить про период жизни с Лигалайзом (Российский рэп-исполнитель Андрей Меньшиков, отчим Жака. — Прим. ред.). Расскажи, смог Андрей стать для тебя отцом, другом или авторитетом, может быть, в музыке?

— Я довольно хорошо помню себя в детстве, помню свои эмоции. Могу сказать, что ребенка вообще легко впечатлить. Тогда мне было 4−5 лет, когда я начал с мамой их видеть. Мама без меня была в Москве и вступила в отношения с Андреем. Он в этот момент был кондитером или пекарем. В общем, работал где-то, где еду готовят.

— То есть он еще не был известен?

— Да, ему было лет 17−18. Мама как-то приехала с ним в Вологду и сказала, что теперь это мой папа. Я подумал: «Прикольно». Они поженились, и мы уехали в Конго. Там открыли клуб, в котором Лига играл по ночам за диджейским пультом.

— И всё-таки, какие отношения у вас с ним сложились?

— Нейтральные. Мне просто было интересно наблюдать за его работой. Я смотрел, как он биты делал, как записывал, читал. Андрей уходил из дома, а я сразу за его комп садился, включал футилупс (музыкальное программное обеспечение. — Прим. ред.) и пытался повторить. Мне было очень интересно. Потом моя мама свела его с Толмацким, и тогда началась его большая карьера, а я впервые увидел, что это еще и так работает.

— Вы давно уже не семья с Лигалайзом, но, тем не менее, слушателей до сих пор интересует ваша история. Не думали ли записать совместный трек?

— Андрей к моей музыке относился скептически. Когда они развелись, мне было лет девять, и для меня как будто был такой чек-поинт внутри: если я сделаю музыку так, чтобы Лига увидел, что я тоже двигаюсь и сам делаю всё, то я ему нос утру. Были в детстве такие амбиции.

Помню, Толмацкий-старший меня приглашал на встречу. Говорил: «Давайте историю вам сделаем, какую-то пересекающуюся». Я думал об этом, но внутри что-то отвело.

— Ты сказал, что в какой-то момент хотел ему что-то доказать. Значит, он всё-таки был для тебя авторитетом?

— Просто были наши внутренние обиды, моменты, которые не хотелось бы в публичном поле обсуждать. Скорее можно сказать, что мне одно время хотелось сделать ему неприятно. Я просто своим детским умом не понимал, что ему плевать на такие вещи. Но это детская история. Она прошла, как только я с ним пообщался уже в сознательном возрасте. Это просто человек с такими же ошибками, как и все.

— Может быть, сейчас вернуться к этому вопросу?

— Мы общались, но на наши семейные темы, без всякого музыкального сотрудничества. Нет, мне не интересно с ним записывать что-либо, особенно учитывая его нынешнюю политическую позицию. Я считаю, что артисту так громко изъясняться нельзя.

— Когда тебе был 21 год, объявился биологический папа, который до этого не знал о твоем существовании. Как это вообще получилось?

— У него в посольстве то ли Конго, то ли Франции друг работал. Он знал и его, и мою маму. Я начал появляться в медиаполе, причем даже не как музыкант: когда я был в армии, туда приехали телевизионщики и сняли сюжет о том, как служит черный пацан.

Где-то в общем доступе этот друг меня увидел и сказал отцу, что у Симоны, моей мамы, в России сын на него похож. Тот стал искать меня, как-то на маму вышел и на день рождения позвонил мне. С тех пор началось наше общение.

— Теперь он хочет, чтобы ты бросил музыку и занялся чем-то серьезным. Что для тебя значат его наставления?

— Да, но это было только первые пять лет. Сейчас уже он перестал на меня давить — понял, что это бесполезно. Он мне звонит, что-то говорит, а я не воспринимаю это никак. Мне приятно, что ему не всё равно. Но опять же, призма его опыта, призма моего — это две совершенно разные дороги.

Для него успех — это стабильность, для меня — реализация каких-то сверхамбиций. Мне неинтересно получить успешную должность где-то и до конца своих дней сидеть на зарплате, копить капитал. Достаточно скучная тема.

— Почему так вышло, что ты носишь фамилию Лигалайза до сих пор?

— Когда Андрей женился на маме, он меня усыновил. Я еще не менял документы, но это не за горами.

— Ты возьмешь фамилию родного отца?

— Нет, естественно. Я свою собственную фамилию хочу. Исключительно сам создам ее. Хочу, чтобы моя фамилия, мое древо с меня начались.

У меня нет старшего мужского авторитета, который можно было бы считать отправной точкой семейного древа, так сказать. И, поскольку этого мужчины нет, я хочу стать первым.

— В основном темнокожим мужчинам нравятся девушки с формами, а русским, наоборот, более худощавого телосложения. Какие нравятся тебе?

— У меня постоянно конфликты со всеми ребятами. Как только какая-нибудь подруга моей девушки говорит, что ей надо похудеть, я отвечаю: «Ты что, охренела?» Самое важное — это здоровье. Надо заниматься спортом, если ты себя любишь. И опять же, если ценишь свой генофонд, что немаловажно. Спорт важен, чтобы были силы решать какие-то определенные физические задачи. Нас от этого отучают, мы теперь даже еду заказываем домой, уже не ходим вообще.

Я прошу свою женщину приводить себя в порядок не для того, чтобы она выглядела как-то классно, а чтобы она была полностью здорова, потому что она детей уже хочет. И я хочу.

— Значит, Жак скоро женится? Давно вы с Соней вместе?

— Вполне возможно. Мы шесть лет в отношениях. В целом я отлично отношусь к браку, как к возможности положить начало новой династии.

— Почему тогда на маме дочери не женился?

— Тогда я так к этому не относился. Нельзя выбрать спутника жизни, пока ты не знаешь, куда хочешь с ним прийти. Вот в чем самый главный парадокс. После свадьбы почти 90% браков заключаются не потому, что люди действительно понимают, что им нужно, а под давлением общественности.

— Жак, какая у тебя цель жизни? Ты определенных вершин уже достиг, тем более музыкальных. Или, может быть, вообще не музыка является этой целью? Что тогда?

— У меня много глобальных целей, которые полжизни надо достигать, и вот одна из них — это как раз вернуть династийность в свою семью, чтобы моя кровь что-то значила.

Может, это достаточно тщеславно звучит, но мне даже важно не столько, чтобы весь мир знал мое имя, сколько иметь хотя бы узкий сегмент людей, понимающих, чем ценна моя семья.

Ранее мы публиковали интервью с актером Григорием Сиятвиндой. Многие знают его по роли Михаила Джековича в сериале «Кухня». Он рассказал, как мама «выкрала» его из Африки и как, будучи застенчивым мальчиком с необычной внешностью, он смог стать звездой кино.