«Я благодарен маме: она не сделала аборт и не оставила меня на улице». Честный рассказ выпускника детского дома

Александр Емелин родился в Самаре в 1988 году. Когда мальчику была неделя, мать от него отказалась. Так Александр оказался в детском доме, где жил до своего 18-летия. В интервью нашим коллегам из 63.RU он рассказал о своем детстве, о том, что творилось в стенах детдомов, о поисках родных и о том, как сложилась его жизнь после выпуска.

Есть дети, которые попали в детский дом в осознанном возрасте и поэтому помнят своих родителей. История Александра совершенно иная: с самого рождения он был одинок.

— Мама меня родила, прошла неделя, и она от меня отказалась. Написала заявление: «Отказываюсь от своего сына в пользу государства». Всё. И так я попал в детский дом, — рассказывает он.

Осознание того, где он находится, пришло к Саше примерно после 4 лет. Он смотрел, что происходит за окнами интерната, и видел, как дети гуляют с родителями, бабушками, дедушками, а не группами, как он привык.

— Вижу, идут парами: родитель и ребенок. А мы ходили группами по 5–15 человек с одним воспитателем, который за всеми следит. Тогда я понял, что нахожусь в детском доме, а не в обычном. Хотелось домой, хотелось семью, если честно. Но только тогда, когда я был маленьким. Я ждал и думал: «Вот сейчас, наверное, мама меня заберет». Да даже не то чтобы заберет, а хотя бы придет. Но с момента рождения я ее так и не видел ни разу, — вспоминает Александр о своих мыслях в детстве.

До совершеннолетия Саша сменил четыре государственных учреждения. До 4 лет он находился в доме малютки, с 4 до 8 лет — в дошкольном детском доме № 2, с 8 до 15 лет — в школе-интернате № 158, а остальные годы — в самарском детском доме № 1, во дворе которого мы и встретились с Александром.

— Я просыпался в 07:00, в 08:00 был завтрак. Потом — школа, обед. После обеда — тихий час, но я его не любил, просыпался с мутной головой. Я делал уроки, а потом у меня было свободное время. Можно было пройтись по улице, что-то купить в киоске, — так о своей жизни в стенах детского дома № 1 рассказывает Александр Емелин.

По его словам, с 2007 года здание детдома никак не изменилось. С улыбкой отмечает, что вывеска «Мир нашему дому!» осталась такой же, какой он ее запомнил в детстве. В 15 лет вместе с оравой детей из интерната № 158 он стоял возле забора своего нового дома, тогда еще не зная, что проведет в этих стенах следующие 4 года.

— Интернат № 158 был для детей с задержкой психического развития. Нужно было сдать тест «на норму», и те дети, кто сдал тест, не могли оставаться в интернате, их переводили в другое заведение. И нас, сдавших на норму, привезли в 1-й детский дом, — вспоминает молодой человек.

Учился Емелин в школе № 171. Для детей из детского дома к школе пристроили проход. Развлечений было немного: на тот момент, по рассказам Александра, в распоряжении детского дома было только три телевизора, по одному в каждой игровой комнате. Вещи детям выдавали раз в месяц: летом — кроссовки и разные футболки, зимой — ботинки и куртку. Пару носков давали раз в неделю. Одеждой дети обменивались между собой.

На еду Александр никогда не жаловался. Сравнивая детский дом № 1 с интернатом, в котором он находился до этого, говорит, что кормили намного лучше и разнообразнее, а в интернате «добавки не спросишь». Также в детском доме № 1 каждому ребенку давали по 150 рублей в день.

— Не забывайте, это двухтысячные, тогда 150 рублей были большие деньги. Пачка сигарет стоила 20 рублей, а на месяц можно было купить столько пачек сигарет! Ну и, конечно, на эти деньги можно было купить печенье и вообще всё, что захочется, — отметил Александр.

Саша рассказывает, что в детском доме чувствовал себя в безопасности, обстановка была комфортной. Еда, одежда, игрушки — всего хватало. Однако и конфликты не были редкостью. Имела место дедовщина, когда старшие отбирали у младших вещи и еду на обедах. Если кто-то не так посмотрел, получал в глаз. Александр рассказывает, что старался не конфликтовать, в драку не лез, но в безвыходной ситуации стоял за себя. Говорит, что старших очень боялись.

— Бывали случаи, когда дело доходило до полиции. Детей было больше, чем воспитателей, и они могли устроить бунт в те годы. Старшие могли напиться и разбить окна. Но на 3–4 таких хулиганов находилась управа. Нас было 150 человек, и среди старших были те, кто следил за порядком. Но попытки усмирить буйных часто оборачивались драками. Все выплескивали энергию, и на этом всё заканчивалось. Старшие не трогали учеников 1–3-х классов: с них нечего было взять, они даже не вякнут. В основном все скандалы проходили с 7-ми и 10–11-ми классами, — рассказывает о разборках Александр.

По словам Емелина, в интернате, где он жил до детдома, всё было гораздо жестче и страшнее.

— Я был там младше. Там было много гаражей, мимо которых страшно было ходить. Как правило, воспитанники конфликтовали с дворовыми ребятами. Драки завязывались на футбольном поле, сбегались все воспитанники. Сейчас детей стало меньше в окрестных домах, так что стало спокойнее, — рассуждает Саша.

Александр обращает внимание на забор, которым сейчас огражден детдом, и говорит, что раньше его не было, и дети сбегали на улицу, баловались, бегали по гаражам, вскрывали постройки, курили.

— Бывает, [воспитатели] найдут ребенка, он лежит, а рядом недопитое пиво. Полбутылки — и ребенок уже поддатый. Развлекались, так сказать. Не сиделось в детском доме, — рассказывает бывший воспитанник.

Таких «бегунов» искали с ориентировками по всей округе. Потом привозили обратно в детский дом, там ребенок согревался и снова убегал. Александр вспоминает, что чаще всего дети убегали в те дома, где жили их родители или ближайшие родственники. Те дети, которые попали в детский дом уже в осознанном возрасте, как правило, всегда вернутся домой, несмотря на обстановку там.

— Большинство убегали не для того, чтобы где-то побираться. Да, поначалу нужно было как-то доехать до дома. Остановку-две проедет, его кондуктор выкинет, типа: «Ребенок, что ты тут едешь?», — но в итоге ребенок всё же доезжал до своего дома и жил там до тех пор, пока не приезжала полиция с органами опеки и не увозила его обратно, — вспоминает Емелин.

Александру не хотелось сбегать из детского дома: ему просто некуда было бежать, он даже не знал, кто его родители. К 14 годам Саша получил в руки свои документы, когда всех мальчиков из детского дома отправили на обследование в военкомат. Так он выяснил подробности о своей семье.

— Мы сидели в очереди на обследование, долго ждали. У меня в руках была кипа документов, из которых я узнал, что у меня есть брат и что мою мать зовут Анна. До того дня я не знал ее имени. И с того момента у меня началась сильнейшая тяга найти маму, — рассказывает он.

Александр предпринял первую попытку отыскать мать, когда учился в 9-м классе. У него появилась возможность под присмотром сотрудников детского дома поехать по адресу, указанному в документах. Приехав, они выяснили, что Анна сменила адрес, уехала из Самары в область, куда он уже не мог добраться даже под присмотром.

Впоследствии Александр выяснил, что Анна родила его вне брака от мужчины, которого сам Саша называет «неблагополучным». Отказавшись от ребенка, она позже встретила другого мужчину и вышла за него замуж, так родился брат Александра, которого назвали тоже Сашей. Он всю жизнь был вместе с матерью.

— Мать начала новую жизнь, а про меня не вспоминала. Но был один случай, когда мне было уже 8 лет. Она уже жила хорошей жизнью и хотела меня забрать, договорившись с опекой и детским домом. Но ко мне ее не подпускали, я не видел ее. Был суд, на котором ее лишили родительских прав. После этого она больше не пыталась меня вернуть. Вообще, я считаю, что, написав отказную, она сама отказалась от своих родительских прав. Думаю, ей отказали, потому что не было условий для проживания, и второго ребенка она уже не смогла бы содержать. Меня ей не отдали, и, наверное, тем самым ее проучили, — рассуждает Александр.

Но тем не менее Александр благодарен матери. За две вещи. Во-первых, за то, что она не сделала аборт и всё же родила его. Во-вторых, за то, что, родив, не оставила его возле чужой двери или на улице.

— Ну не сложилась у нее семейная жизнь. Она не смогла меня потянуть, потому что мой отец не поддержал. Даже сейчас представить трудно, как быть одной женщине с ребенком. Притом что ее родители тоже были небогаты. Моя бабушка жила в области. А мама, когда родила меня, проживала в общежитии, ей было 18, и она лишь начала обучаться профессии вязальщицы. Еще не получила образования и нигде не работала. Я могу понять, почему она от меня отказалась. Обиды нет, есть понимание. Но, конечно, мне хотелось быть в семье, как и другим детям. Этого хочет любой ребенок, — говорит выпускник детдома.

Мы спросили Александра, заменили ли ему воспитатели детского дома родителей. Он назвал их близкими людьми. По его словам, что после 9-го класса кто-то из детдомовцев начинает строить свою жизнь, а кто-то привязывается к воспитателю и приходит в детский дом в гости. Некоторых тянет обратно.

— Я пробыл в этом детском доме 4 года, моя воспитательница сейчас уже директор. Я к ней прихожу. Есть хоть с кем увидеться. Галина Владимировна — близкий мне человек, как мать. Также помню свою школьную учительницу по математике. Нина Михайловна была нашим классным руководителем. Я к ней тоже ходил после выпуска. Она для меня стала как родная бабушка. Конечно, у них есть свои дети, но мы для них как бастарды, вроде бы не кровь к крови, но душа к душе. Для кого-то кухарка, для кого-то библиотекарь, швея или другие сотрудники становятся родными, — поделился Емелин.

Детей, которых не успели крестить в православной церкви до попадания в детский дом, крестят в специальной православной комнате. У ребенка появляется крестный, который оберегает и помогает ему. У «семейных» детей это обычно ближайшие родственники или родители. А у Саши крестным стал прихожанин церкви Дмитрий. Крестили Александра уже в осознанном возрасте, и человек, который не был для него родственником, стал крестным и духовным наставником.

Почему же за все годы Александра так и не забрали в приемную семью? Он вспоминает, что если ребенка и забирали из детского дома, то, как правило, обратно к родным. Александр вспоминает, что за 7 лет его жизни в школьном интернате из 15 детей его группы ушли только двое: одного мальчика забрали в приемную семью и одну девочку взяли родственники. У Александра, по его словам, не было даже шанса.

— Когда ребенок уже попал в детский дом, сложно его забрать. Опекуном [достаточно просто] может стать воспитатель или священник, который преподает в церковной комнате, в общем, человек, который уже виделся с ребенком на различных мероприятиях. Нужно сначала наладить коммуникацию. Я не психолог, но считаю, что для активизации программы опекунства необходимо устанавливать контакт между опекунами и детьми. Должна пройти не одна встреча, — рассуждает молодой человек.

По его словам, для ребенка новость об опекунстве может стать источником страха. Ребенок волнуется, что это незнакомые для него люди, и они могут ему не понравиться. Поэтому сначала нужно познакомиться в неформальной обстановке.

С годами надежда ребенка на то, что его заберут, угасает. Как говорит Саша, примерно с 5-го класса дети уже не мечтают о семье.

— Я не слишком впечатлительный и эмоциональный. Чувство ожидания проходит. И всё, вот уже 9-й класс, куда уж там? Думаешь уже о том, куда пойти учиться, кем будешь работать, какие у тебя есть таланты. Родителей уже не ждешь. С каждым годом порыв попасть в семью ослабевает. Я сужу по себе: я никого не ждал, надо смотреть на реальность. Я понимал, что меня не заберут, — рассказал Александр.

Саша признается, что после 8 лет уже не хотел, чтобы его забирали в семью, хотел остаться в детском доме. Говорит, что страх оказаться не в тех руках был сильнее. В детском доме Александр ощущал себя в безопасности: там его кормили и одевали.

Но надежда отыскать родственников и наладить контакт с ними не угасала в сердце Александра вплоть до последнего года жизни в детдоме. Саша вспоминает, как после неудавшихся поисков мамы он написал ей письмо на тот адрес в области, до которого, будучи ребенком, не мог доехать. Он думал, что после 11-го класса найдет маму самостоятельно, надеялся, что жизнь пойдет по-новому.

Но в начале 11-го класса, когда Саше уже исполнилось 18 лет, ему сообщили печальную новость: мамы больше нет. Ему сказали, что Анна выпивала и от этого скончалась.

И все-таки он приехал в деревню, где жила его мама. Там он познакомился со своими родственниками: дядей, тетей и другими, кто носил фамилию Емелин. Они говорили ему, что Анна умерла от болезни, но от какой — неизвестно.

Имя и фамилию отца Александр не знает до сих пор. После выпуска из детского дома он поехал в ЗАГС, чтобы поднять архивы и отыскать отца. Но там ему сообщили, что сделать это невозможно.

Александр рассказывает, как сложилась судьба его друзей из детского дома: кто-то стал военным, кто-то работает в цирке, кого-то уже нет в живых, а кто-то «потерял крышу» и начал скитаться по улицам.

Сам же Александр окончил Самарский политехнический университет, что редкость для выпускников детдома. Чаще всего ребята из детского дома уходят после 9-го класса в колледж или вовсе не проявляют интереса к образованию. А Саша решил доучиться до 11-го класса, а затем пойти в вуз. Теперь он работает в сфере теплоснабжения.

В 18 лет он встал в очередь на квартиру, которая по закону положена всем выпускникам детских домов. Но сперва пять лет жил в общежитии.

До 2009 года очередь на получение квартир в Самаре двигалась медленно: выдавали по 10–20 квартир, когда в очереди было не менее 300 человек. Потом запустили программу: давали не ключи, а сертификаты на покупку жилья. Бывший детдомовец сам искал жилье, приносил документы, по сертификату продавец жилья получал деньги. Емелину дали выбор — сертификат или ожидание новостройки. Он выбрал сертификат и смог купить квартиру сразу после окончания университета. Вспоминает, что был очень счастлив, когда впервые в своей жизни обрел собственный дом.

— Я честно скажу: работая сейчас на своей работе и пожив в общежитии, я понимаю, что детский дом дал мне поддержку, опору и многому научил. Но если бы были родители… Мать дает ласку и заботу. Отец дает дисциплину. Если бы у меня это было, меня это больше сподвигло бы к решительным действиям в жизни. Возможно, я был бы другим, успешнее, если бы мои родители воспитывали меня с любовью от души и от сердца. Родителей сложно заменить. Отнять у ребенка в любом возрасте родителей — это трагедия и отпечаток на ребенке. Мне было проще: меня через неделю отдали государству. Нужно выйти из детдома хотя бы… человеком, — размышляет бывший детдомовец над вопросом, счастлив ли он.

Сейчас Александру 37 лет. Есть образование, работа и дом. Но семьи у него всё еще нет. Не получив семейного тепла в детстве, сможет ли он дать такое тепло сам?

— Честно сказать, я думаю над этим. У меня пока не образовалась семья, хотя хочется. Но хочется по любви, а не по каким-то расчетам. Я готов, но мне нужно еще немного приложить усилий, чтобы встретить ту самую женщину, с которой у меня будут семья и дети.