«Болело и страдало всё и сразу». История борьбы москвички с двумя смертельными болезнями, одна из которых — рак

Сегодня, 4 февраля, по всему миру отмечается День борьбы с раком. В Москве сейчас проходит приуроченная к этой дате ярмарка «Путь сильных», на которой свои работы представляют бывшие пациенты онкологических отделений. Здесь игрушки, вязаные шарфы, свечи. Но сразу внимание привлекают яркие картины: на них — веселые девушки, городские пейзажи, закат.

Рядом — художница. Это красивая улыбчивая женщина с литературным именем Наталья Ростова. Ее история, как и многие подобные, началась внезапно и обернулась борьбой длиною в годы. Наталья рассказала MSK1.RU обо всех этапах этого непростого пути.

— Всё началось в июне 2015 года, когда я нащупала у себя в правой груди горошинку, — рассказывает Наталья. — Конечно, я сразу забеспокоилась и сходила на маммографию. Уплотнение, по мнению врача из поликлиники, было всего лишь доброкачественной фиброаденомой, за которой нужно просто следить, только и всего. Но я будто чувствовала, что всё может быть опаснее, и решила записаться на УЗИ.

Наталье назначили день операции. Сказали, что на обследования и сдачу анализов у нее неделя, после чего нужно явиться в хирургию.

— Первым пунктом в листе значился привычный рентген легких, — вспоминает Наталья. — Его я делала пару месяцев до этого, когда ложилась с ребенком в больницу, и сейчас была спокойна. Тревожно стало, когда с моим снимком вышел мрачнее тучи врач и сообщил, что в правом легком затемнение, похожее на... туберкулез. «Может быть, это метастаз?» — спросила я с надеждой, зная, что больную меня не смогут прооперировать.

КТ подтвердила диагноз: у Натальи выявили кавернозный туберкулез. Онкологи сказали женщине, что таких пациентов у них никогда не было, и выписали направление в тубдиспансер.

— Поискав в интернете информацию, я выяснила, что вхожу в мизерный процент несчастливцев, которым диагностировали сразу две смертельные болезни. Каждому врачу, встреченному мной, я задавала вопрос, были ли у него такие пациенты, как я, и каковы мои перспективы. От каждого я слышала только одно: «Не было. Не знаем». На вопрос «Что делать?» они отвечали: «Ну, что — лечить. А как? Оперировать. И легкое, и грудь. Две операции пережить маловероятно, надо вырезать зараз».

24 августа Наталью госпитализировали в туберкулезную больницу № 7. Когда ей в приемном отделении измерили давление, оно зашкаливало.

— Я тряслась как осиновый лист, покоя не давало ощущение, будто я попала в западню.

Хирургическое отделение туберкулезной больницы запомнилось мне страшными картинами. По обшарпанному коридору медленно передвигались калеки: женщина без половины лица, люди без ног, без рук, со страшными свищами. Желтые, черные, синие лица… В одной из палат у послеоперационной женщины случился припадок. Медсестры вкололи ей что-то и привязали к кровати.

Словно парализованная, я сидела на стуле, наблюдая, как несут постельное белье, больше похожее на кучу тряпок. На соседней кровати лежала женщина практически без лица. Она была с ВИЧ. Ее, как и других пациентов — алкоголиков, бездомных, наркоманов, сифилитиков, сюда привозят со всего города. Они лежат в больнице годами, практически как дома.

У меня началась истерика. Я не помню, как мы ушли оттуда, что делали, как убеждали врачей, какие бумаги подписали… Главным для меня было покинуть это место.

Вернувшись домой, Наталья с мужем начали искать другие варианты для госпитализации. Они выяснили, что в России есть всего два хирурга-фтизиатра, которые имеют допуск к оперированию онкобольных. И один из них работает в НИИ Фтизиопульмонологии им. Сеченова в Москве. Им оказался профессор, доктор медицинских наук Дмитрий Гиллер.

— Он успокоил меня сразу одним своим видом, — вспоминает Наталья. — Сказал, что готов провести двойную операцию. Предупредил, что она будет тяжелой, но он сделает всё, чтобы спасти меня. У него был четкий план и квота на легочную операцию.

2 сентября состоялась семичасовая операция. В том, насколько сложной и виртуозной она была, мне потом рассказал заведующий реанимацией.

Наталья провела в реанимации 4 дня — и еще около двух недель она лежала, не придя полностью в сознание. За этим следовало еще полтора месяца, когда ее мучали страшные боли. Послеоперационная гистология выявила инфильтративный протоковый рак 3-й степени злокачественности. В четырех лимфоузлах нашли туберкулезные гранулемы.

— В НИИ фтизиопульмонологии меня усиленно лечили от туберкулеза, после чего мне предстояла химиотерапия. 9 ноября сделали первый блок. Этому предшествовал целый месяц поиска химиотерапевта, который не побоялся бы взять на себя такую ответственность. Им оказался глава отделения в РНЦРР. Два курса я прошла там, и они были тяжелыми. Поскольку центр не имел возможности госпитализировать меня, пришлось лечь в частную клинику и пройти там еще два блока химиотерапии.

С ноября 2015-го по январь 2016-го Наталья прошла 4 из 6 запланированных курсов противоопухолевого лечения. По ее словам, это было так трудно, что она даже не помнит этого периода.

— Человеческий мозг блокирует сознание в такие моменты. Так и я: вроде ходила, общалась, даже переписывалась с кем-то, но я этого не помню — даже когда между химиями я чувствовала себя сносно, этого практически не осталось в моих воспоминаниях.

Я с удивлением рассматриваю фотографии из больниц, с семейных праздников, с редких прогулок — считайте, 8 месяцев жизни прошли мимо. До сих пор поражаюсь стойкости мужа: на нём были я, за которой надо было ухаживать как за малым ребенком, поиски врачей, лекарств, денег. Бесконечные консультации с онкологами и фтизиатрами и принятие непростых решений, четверо на двоих детей и, наконец, работа, требующая сил, внимания и концентрации.

Несмотря на порой отчаянно плохое физическое состояние, Наталья, по ее словам, сама себе в это время напоминала несущийся напролом локомотив.

— Я знала только одно: мне надо во что бы то ни стало продержаться до сентября 2016 года; по врачебному плану, к этому моменту я должна была пройти всю химию и основной противотуберкулезный курс.

11 января 2016-го Наталья прошла четвертый блок химиотерапии. Этот период ей вспоминать особенно тяжело. Сухая выписка из эпикриза гласит: постхимиотерапевтическая токсичность 4-й степени; отеки слизистых и лица 4-й ст.; стоматит, эзофагит, энтероколит 3-й ст.; острая тошнота и рвота 4-й ст.; лейконейтролимфопения, тромбоцитопения и анемия; когнитивные, мнестнические нарушения, бессонница, спутанность сознания... В эпикризе было еще много строк.

— Меня как нормальной человеческой единицы не было, — с горечью вспоминает Наталья.

— Меня перевезли в НИИ им. Блохина. Лечащий врач сомневался в моих силах: все внутренние резервы организма были исчерпаны. Пятую химиотерапию он пообещал провести уже в условиях реанимации, чтобы «сразу подхватить».

В феврале был собран врачебный консилиум, на который пригласили и Наталью. Решался самый важный вопрос: прервать лечение от рака и отпустить пациентку домой либо довести терапию по протоколу до конца. Второй вариант грозил летальным исходом.

— Лично мне было совсем непонятно, что хуже. Я сидела, обливалась холодным потом, даже не пыталась вникнуть в суть дискуссии, просто молилась. Но когда в итоге академик — почетный член консилиума, выразил единодушное мнение коллег, что меня не следует больше мучить, а нужно отправить домой, меня как будто разбудили. Я так мечтала о том, чтобы закончился весь этот кошмар.

Я сорвалась со стула, повисла у академика на шее и расплакалась. Он гладил меня по голове и говорил: «Чтоб я больше тебя здесь не видел, поняла?»

Наталья вернулась домой. Начался период восстановления. Трудности, увы, не закончились: спустя три года во время очередной биопсии у Натальи вновь обнаружили злокачественные клетки. Ей снова пришлось перенести операцию и тяжелое восстановление. С тех пор прошло еще четыре года. Тело Натальи пока что нельзя назвать здоровым.

— У меня не восстановилось кроветворение: врачи поставили диагноз «гипоплазия красного костного мозга». В почках — пиелонефрит. В костях — остеопороз. Иммуноглобулины творят что хотят, так что страдаю и от аллергии. А еще — непрекращающийся болевой синдром и мигрень. Они настолько сильные, что хочется кричать и плакать. Правда, сейчас благодаря лекарствам приступы удавалось сократить до 5–7 в месяц, пока в мае импортный препарат не закончился — и мигрень вернулась с ужасной силой.

За несколько дней до публикации нашей статьи Наталья получила долгожданные новости: результаты последней КТ показали, что рецидива нет. Ремиссия наконец достигнута.

— Я очень упертая по характеру, — признается Наталья. — Поэтому расклад был всегда такой: если пациент решил жить, медицина бессильна. Так я и жила: всегда вперед, как локомотив, невзирая ни на что. Так я и победила.

• Вместе с экспертами мы обсудили различия новых штаммов коронавирусной инфекции: напоминаем, пандемия еще не закончилась;

• в больницах появится работа для студентов — они станут врачами-стажерами: решит ли это нехватку кадров?
  

• сегодня новорожденных тестируют сразу на 36 генетических заболеваний: объясняем, зачем это нужно.