В начале мая ФСБ опубликовала информацию о количестве россиян, покинувших страну в 2022 году. Всего, согласно этим данным, с начала года из России выехало более 15,5 млн человек, что в два раза больше аналогичного показателя за прошлый год. Среди них оказалась и Марианна Жукова — москвичка, покинувшая страну, чтобы просить политического убежища в Германии. Сейчас она живет в лагере для беженцев под Берлином. Марианна поделилась с MSK1.RU своей историей.
С обострением международных отношений и в моей жизни всё как-то обострилось: домой к родителям по адресу прописки приходили полицейские, на работе мне советовали не высказываться лишний раз о происходящем даже в сторис Instagram (деятельность запрещена в РФ).
Отношения с властью у меня уже давно не складывались: на одном из митингов в прошлом году меня задержали и отправили в небезызвестное «Сахарово». Позже мы с подругами поучаствовали в съемках документального фильма о российской оппозиции, который выйдет при поддержке Нидерландского телеканала. Как же я боялась его публикации...
В тот вечер я вернулась с работы, приготовила ужин. В наушниках — прямые эфиры о спецоперации, состояние странное, потерянное. Мысли об отъезде меня, конечно, посещали, но решиться было сложно.
«За ужином я получила сообщение от друзей, что уезжать нужно срочно, пока есть возможность взять билет до Турции»
Тогда я опасалась, что границы закроют уже завтра, введут военное положение. Я запаниковала. Необходимо было принять одно из самых сложных решений в моей жизни. Помню, как тряслись у меня руки. Тогда одним днем я бросила любимую работу, уютное гнездышко в центре Москвы, друзей и семью, чтобы отправиться в неизвестность.
Собирать вещи, когда уезжаешь вот так, в один конец — занятие странное. Помню, как осматривала комнату, шкафы, косметику и думала: «Мне это понадобится? А без этого я смогу прожить?» В Москве осталось много любимых вещей: коллекция винила с проигрывателем, одежда, которая не поместилась в чемодан, укулеле. Но в дальнейшем я пожалела только о двух вещах, которые не взяла: о фене и тапочках для душа.
«Если собираетесь навсегда уезжать из страны — не забудьте тапочки, без них действительно тяжко»
Спала я в ту ночь часа полтора, свернувшись калачиком на одеяле. С утра написала маме, что уезжаю, возможно, навсегда, поэтому хочу заехать к ней перед вылетом. Мама ответила, что плачет, но всё понимает.
По дороге в тот день я перепутала все автобусы. В аэропорту было страшно. При мне на паспортном контроле опрашивали людей, проверяли телефоны. Я удалила все мессенджеры, стирала новые сообщения сразу после получения.
Естественно, моя очередь на паспортный контроль шла медленнее всех. На пристальный взгляд пограничника я отвечала максимальной наивностью, которую была способна изобразить. Да, лечу в Турцию. Как зачем? Отдохнуть. Вот бронь отеля, да, всё в порядке. Меня пропустили.
«Поднимаясь на борт самолета, я испытывала страшное облегчение, хотя всё казалось каким-то нереальным»
В стамбульском хостеле практически все были из России: кто-то планировал затем отправиться в Грузию, США или Аргентину, кто-то собирался остаться в Турции. Сама я планировала ехать в Германию. При этом действующей шенгенской визы у меня не было, поэтому я сразу же написала в консульство Германии в Стамбуле. Спустя полторы недели нервного ожидания мне ответили, что гуманитарную визу я могу получить только в консульстве в России. Благодаря моему адвокату мне удалось получить польский шенген: в консульстве по специальной процедуре его выдали за два дня.
В Берлин я прилетела страшно уставшая, не спала и не ела почти двое суток. Сразу на паспортном контроле сообщила, что собираюсь получить политическое убежище.
Полицейские, пришедшие за мной, были вежливы: попросили проследовать за ними в небольшую комнату в здании аэропорта, предложили воды. Потом меня допрашивали, фотографировали, снимали отпечатки. Процедура заняла около 7–8 часов. Из-за усталости отвечать на вопросы было тяжело, хотелось лишь спать и есть. Но, несмотря на это, меня не покидало удивительное, ранее не знакомое мне чувство.
«Рядом с сотрудниками полиции я ощущала себя в безопасности, под защитой. Это запомнилось мне очень ярко»
После всех процедур мне велели незамедлительно явиться в центр помощи беженцам в городе Айзенхюттенштадт. Было очень поздно, темно, последние 20 евро я потратила на билет на электричку, но пропустила свою станцию: вместо Ostkreuz случайно вышла на Ostbahnhof.
Вообще я очень редко плачу, но в ту ночь на безлюдный станции я рыдала минут двадцать. Потом взяла себя в руки, смогла поймать Wi-Fi и написать друзьям, которые забронировали мне отель прямо возле станции и заказали большую пиццу в номер. Счастливая я поела и улеглась спать. Это был самый долгожданный и крепкий сон в моей жизни.
С утра с новыми силами я смогла добраться в Айзенхюттенштадт. В лагере для беженцев меня сразу же заселили в комнату, дали мыло, зубную щетку и прочие средства жизненной необходимости. Снабдили полотенцами, постельным бельем и рассказали, во сколько обед. Так началась моя лагерная жизнь.
«Вставать нужно рано, завтрак в 07:30. Читаешь, гуляешь на улице, спишь, ждешь какой-то информации от соцработников. Обед в 12:30, ужин в 17:30»
Поначалу кажется, что всё не так плохо — вкусно кормят, гуляй сколько хочешь. Но после нескольких недель все начинают выть. В основном из-за неизвестности — социальные работники никогда ничего не говорят. Никто из нас не знал, как идет процесс, когда будет регистрация, какие этапы необходимо пройти.
Немецкая бюрократия — то еще явление. «Warten» (нем. «ждите») мне приходилось слышать чаще, чем свое имя.
«Ждешь в очередях, из которых отправят в другие очереди. Ждешь. Ждешь»
В самый разгар прохождения мной необходимых для регистрации процедур, когда мой быт только устоялся, в связи с нехваткой мест в главном лагере меня перевели в AWO. Там начался кошмар.
Справка: AWO (Arbeiterwohlfahrt) — государственная благотворительная организация, имеющая отделения по всей Германии. Предоставляет беженцам общежития.
Представьте себе заброшенное здание, которое на скорую руку оборудовали для проживания 400 беженцев. Меня поселили на 6-й этаж. Лифт не работал, мамочки носили детские коляски по лестнице. Когда я в первый раз увидела ванную, я подумала, что никогда не смогу зайти в нее. Попросила тапки, сказали, что все закончились.
Двери были очень тонкие, спать было невозможно. Ночью скрипели и стучали трубы или вентиляция, днем кричали дети и соседи. Выносили в коридор стулья, садились и громко причитали. На улице всё время лил дождь — куда-то уйти, чтобы побыть в одиночестве, было невозможно. Кормить стали хуже, в основном давали хлеб. В Москве (казалось, уже в прошлой жизни) я практически не ела хлеб. Зачем мне пустые углеводы? Здесь я привыкла питаться только им.
«Все просыпались рано утром, ели хлеб и ждали заветную бумажку»
Людей было очень много, комнаты начали уплотнять. Меня поселили с тремя девочками из Африки и девушкой из Албании.
День, когда ко мне приехала подруга из Чехии, был самым счастливым с момента отъезда. Я почувствовала себя живой. Как это прекрасно: просто погулять по городу с подругой, вдоволь поболтать. И она наконец привезла мне тапочки. По сей день я радуюсь им каждый раз, как иду в душ.
Спустя примерно месяц ожидания мне наконец привезли бумажку с заветным словом «Трансфер».
Я переехала в лагерь во Франкфурт на Одере, в котором живу до сих пор. В общежитии чисто, хорошо кормят, обстановка больше напоминает санаторий. Из окошка видно лес, по вечерам здесь красивые закаты. Заниматься особо нечем — учу немецкий, читаю новости, болтаю с соседями по лагерю.
Родителям звоню раз в неделю. Очень скучаю. Мама всегда рада меня слышать, а вот с отцом сложнее.
«Во время одного из наших разговоров отец сказал, раз Германия меня приняла, то мне придется потом всю жизнь "работать на Запад и очернять Россию"»
Я засмеялась и сменила тему, но на самом деле было очень грустно.
Честно говоря, в первом лагере я побаивалась рассказывать, откуда я. Сейчас уже спокойно говорю, что русская. Тем более многие понимают сами по знаменитому московскому акценту. С русофобией не столкнулась ни разу. Никто даже не смотрит косо.
Недавно я прошла интервью с миграционной службой, событие очень важное и очень изматывающее морально. В процессе задавали очень много вопросов — в целом это заняло около 8 часов. Я потом отсыпалась почти сутки.
Теперь осталось только ждать решения. Для семей срок ожидания — около 3–4 месяцев, для тех, кто приехал в одиночку — около шести, но в некоторых случаях процесс может растянуться на срок до двух лет. Разрешение на работу выдают только после принятия решения миграционным центром.
Сейчас меня обещают перевести в другой лагерь, где больше личного пространства и свободы передвижения. Очень на это надеюсь. Ну а пока жизнь идет своим чередом. Соседка готовит мне селедку под шубой и картошку на сале, пьем с ней чай по вечерам.
«Ждем новостей. Ждем, когда что-то изменится. «Всё буде добре», — говорит соседка. «Будет, да», — отвечаю я»
Ранее мы публиковали и другие истории эмиграции. Читайте, как айтишник, бросив всё, уехал в Турцию, чтобы сохранить работу, как изменилась жизнь русской студентки во Франции, как стартапер из России переехал в Израиль, а московский программист — в Сербию.