«Ты слабая. Я хочу тебя бить». Родители из Москвы пожаловались на школьную травлю дочери

«Ты мне не нравишься. Ты слабая. Я хочу тебя бить». Так, по воспоминаниям москвички Елены, одноклассница Настя (имя изменено) ответила ее дочери Ире, когда девочка спросила, почему та ее обижает. В феврале 2024 года, как утверждают родители 11-летней Иры, Елена и Сергей, на смену оскорблениям и угрозам пришли действия. По их словам, в столовой одной из школ на юго-востоке Москвы, где и учились девочки, Настя ударила Иру в живот, сорвала с нее цепочку и очки.

После этого начались разбирательства со школой. Родители Иры считают, что ее администрация не приняла необходимых мер и «ничего не сделала», чтобы обезопасить их дочь. Кроме того, Елена и Сергей настаивают, что дело не только в одном нападении. Они утверждают, что Ира столкнулась с длительным буллингом. Однако и школа, и мать девочки, которую обвиняют в травле, думают иначе.

Как говорят Елена и Сергей, буллинг начался во втором классе, когда Настя появилась в школе. Однако Ира долго скрывала, что столкнулась с травлей.

— Может быть, она, скажем так, смотрела сквозь пальцы, — объясняет Елена поведение дочери. — Настя на какое-то время, видимо, затихла. Наверное, Ира думала, что та отстала: больше не трогает — значит, всё нормально. Но в четвертом классе ситуация ухудшилась.

В сентябре прошлого года Ира рассказала матери, что Настя обозвала ее бомжихой. Тогда же девочка призналась: одноклассница регулярно оскорбляет, толкает и пинает ее.

— Вначале она была в таком состоянии [после нападения], что не могла говорить. «‎Мамочка, я не хотела тебя расстраивать», — вспоминает слова дочери Елена. По ее мнению, у долгого молчания Иры была еще одна причина: девочка могла бояться, что из-за ее жалоб уволят классную руководительницу Татьяну Владимировну (имя изменено).

Елена поясняет, что после признания дочери написала заявление на имя директора школы, которое Ира передала классруку. После этого, по словам женщины, Татьяна Владимировна позвонила ей и спросила: «‎Вы хотите сказать, что я не обеспечиваю безопасность в классе?» Как говорит Елена, учительница добавила, что подходила к завучу. Та якобы отреагировала так: «‎за эти слова» — о безопасности — классрука могут уволить». Ира, продолжает Елена, слышала разговор матери и Татьяны Владимировны.

Спустя несколько месяцев, 8 февраля, Настя, как рассказывают родители Иры, напала на их дочь в столовой, ударив ногой в живот.

— Она вцепилась в шею, сорвала цепочку, сбросила очки, — перечисляет Елена. — На следующий день [после нападения] мы с мужем пришли в школу и встретились с психологом, классным руководителем и завучем. Они говорили: «‎Ну а что мы можем сделать?»

Как отметила Елена в обращении в департамент образования Москвы (документ есть в распоряжении редакции), она и Сергей просили на встрече перевести Настю в другой класс или приставить к ней тьютора (сотрудник, обеспечивающий психолого-педагогическое сопровождение ребенка. — Прим. ред.). Представители школы ответили, что не могут этого сделать. Но заверили, написала Елена, что поставят Настю на внутришкольный учет.

Елену и Иру также пригласили на встречу с психологом — руководительницей школьной службы примирения.

— Она сказала дочке: «Тебя мама с папой любят, а вот эту девочку никто не любит. Не обращай на нее внимания. Может быть, вам надо помириться», — вспоминает Елена. — Я говорю: «Мой ребенок вообще не смотрит в ее сторону. Представьте ситуацию: неадекватный человек подбегает к вам и, например, что-то гаркает в лицо или пинает. Вы тоже не будете обращать внимания?»

В марте на очередной встрече в школе был только Сергей. Как рассказывает семья, тогда замдиректора по вопросам воспитания спросила Татьяну Владимировну, подходила ли она к завучу с заявлением Елены. Та ответила: «Нет». Сергей также уточнил у педагога, писали ли другие родители заявления о поведении Насти. Женщина сказала, что были лишь устные обращения.

— Я точно знаю, что мама одной девочки тоже писала заявление, — продолжает Елена. — Татьяна Владимировна говорила мне, что собирает заявления родителей и учителей, что Настю чуть ли не каждый день водят то к психологу, то к завучу. Потом классный руководитель настойчиво предлагала перевести Иру на домашнее обучение.

Елена и Сергей рассказывают, что на поведение Насти жаловались несколько родителей: она якобы могла сказать девочке, которая боится уколов, что «сейчас пустит ей кровь» или выхватить из рук ребенка булочку, откусить, а потом выбросить в мусорку. Уроки, как говорят родители Иры, Настя тоже срывала, к примеру, начиная петь на ИЗО.

— Если классный руководитель делал ей замечание, она говорила: «Что вы мне сделаете?» Настя практически никогда не ходила одна: у нее была банда из двух-трех девочек, которые на голову ее выше. Даже психолог на встрече сказала, что видела это, — рассказывает Елена. — Они были как охрана.

Женщину возмущает, что в школе не попытались разобщить «банду», а Татьяна Владимировна вместо того, чтобы «усмирить» Настю, начала постоянно водить Иру за руку:

— Мы не просили ее об этом и тем более не давали письменного согласия. Я до сих пор не понимаю, почему она издевалась над ребенком. Она прекрасно знала, что у Иры заболевание и ей нельзя нервничать. В 10 лет ребенок может передвигаться самостоятельно — не нужно было ее водить и выставлять на посмешище перед другими учениками.

Наталья (имя изменено по просьбе героини), мать бывшей одноклассницы Иры, рассказала: она, как и упоминала Елена, действительно писала заявление.

— Были угрозы [от Насти], когда мой ребенок заступился за Иру, — говорит Наталья. — Я отдала дочери заявление, но не знаю, донесла она его или нет, потому что классная руководительница сказала, что не нашла его… Может, ребенок потерял заявление или побоялся отдать. Или не захотел (в переписке с Еленой годичной давности, которая есть в распоряжении редакции, Наталья писала, что отдала заявление в руки Татьяны Владимировны. — Прим. ред.). Это было давно, знаете, всё замялось, больше у нас не было таких инцидентов. Она [Настя] в другом классе. Но там, рассказывает моя знакомая, проблемы продолжаются. Говорят, что Настя ведет себя неадекватно.

Как добавляет Наталья, по мнению той самой знакомой, у Насти якобы может быть расстройство поведения (мать девочки не упоминала подобное в разговоре с корреспонденткой MSK1.RU. — Прим. ред.).

— Честно говоря, мне ребенка уже даже жалко. И его маму, наверное, тоже. Но я ее [девочку] сейчас не вижу, и слава богу.

Сергей рассказывает, что предлагал сотрудникам школы обратиться по поводу Насти в органы опеки или ПДН (подразделение по делам несовершеннолетних. — Прим. ред.).

— «Не тот случай. Она же не грязная, не голодная ходит», — так, по словам мужчины, ему ответили. — Значит, мы должны были это сделать.

Как добавляет Сергей, в школе им предложили встретиться с родителями Насти:

— Но какой смысл встречаться с людьми, которые ничего не делают? Эти родители сильно зашевелились, когда я обратился в территориальный орган опеки и написал заявление инспектору по делам несовершеннолетних. Тогда почему-то они настойчиво хотели с нами встретиться и всё компенсировать. Вопрос: почему они не захотели сразу это сделать? Видимо, мы с ними на совсем разных планетах живем. Для них это было нормально? Напал их ребенок на нашего — и ничего.

Корреспондентка MSK1.RU связалась со Светланой (имя изменено), матерью Насти, чтобы узнать ее мнение о том, что произошло между девочками. По словам женщины, это «история, высосанная из пальца больными людьми»:

— Ситуация разбиралась с психологом. Они [родители Иры] зачем-то написали заявление в полицию на 10-летнюю девочку, которая якобы обижает их дочь, хотя Ирина сама лезла и ходила по пятам за Настей. Она приставала к моей дочери, навязывалась со своей дружбой. Ей раз сказали, два сказали, чтобы отстала, а она продолжала. Конечно, в какой-то момент ее послали. Моей дочери было неинтересно с ней дружить. У Насти своя компания девочек была.

Светлана несколько раз подчеркнула, что была готова разобраться в ситуации. По мнению женщины, многое в ней «утрировано».

— Потому что с Ириной не хотели дружить, — считает она. — С ней в принципе мало кто хотел дружить в классе: девочка неухоженная, грязная (в школьной характеристике Иры — документ есть в распоряжении редакции — было указано, что девочка опрятна, общительна и дружелюбна. — Прим. ред.). Насколько я знаю, она первая толкнула мою дочь, а та толкнула в ответ. В моем понимании, это логично. Взрослые часто себя не контролируют [в такой ситуации]. У ребенка тем более будет реакция.

Светлана рассказывает, что предлагала встречу с родителями Иры в школе еще до обращения Сергея к инспектору по делам несовершеннолетних и в опеку. Она прислала корреспондентке MSK1.RU скриншоты переписки с Татьяной Владимировной, на которых видно, что в день инцидента в столовой та пригласила Светлану на встречу с социальным педагогом и завучем. Далее — часть переписки с исправленной орфографией и пунктуацией:

— Родители и эта девочка будут? Как я понимаю, девочка Ира? — писала Светлана.

— Светлана Игоревна, на встречу приглашаетесь Вы, — подчеркнула педагог.

— Но встреча по поводу детских разборок, в которых принимали участие обе девочки.

— С родителями другой девочки мы тоже встречаемся.

Как объясняет Светлана, у нее не было «желания раздувать скандал ни тогда, ни сейчас».

— Мы встречались с администрацией школы и педагогическим составом, все спорные вопросы были разрешены, и на сегодняшний день у меня претензий ни к кому нет. Встреча [с родителями Иры] не состоялась, хотя я была изначально на нее настроена, — говорит Светлана. — Как я понимаю, она им была не нужна. Ну не нужна, окей. Мне тем более. Они со мной на связь не выходили, хотя мой телефон всегда был в открытом доступе. А вот как раз после того, как они не связавшись со мной лично и, не разобравшись в ситуации, написали на моего ребенка заявление в полицию, ни о каких встречах, конечно, речи быть не могло. Если бы они были заинтересованы в разрешении конфликта, логично было бы поговорить со мной. По крайней мере, так поступают взрослые, адекватные люди.

— Правильно ли я понимаю, что вы были готовы извиниться, возместить ущерб? — уточнила корреспондентка MSK1.RU.

— Ущерб чего? Еще раз повторяю: я была готова разбираться в ситуации.

Учителя, по словам Светланы, действительно жаловались на поведение ее дочери:

— Это ребенок. Сегодня она ведет себя хорошо, а завтра плохо. Дочь, конечно, у меня неидеальная, не отличница. Но ничего ужасного не было. Мы все учились в школе, мы все сегодня с кем-то дружим, завтра с ним ругаемся, а потом снова дружим. Конфликты у детей периодически бывают. У вас никогда в детстве не было конфликтов? Повторюсь: у нее было неидеальное поведение. Сейчас другая история. В тот период она где-то и на уроке себя плохо вела — это не нонсенс. Для этого дети и ходят в школу, чтобы учиться общаться в социуме.

— Что вы имеете в виду под «неидеальным поведением»?

— Я не могу понять, вы от меня что ждете? Вот представьте ребенка. Сегодня дети хорошо себя ведут, а завтра не слушаются. Послезавтра снова хорошо [себя ведут]. Честно, родители [Иры] уже надоели. Может, мне пора писать заявление на них за домогательства к моей семье? Чтобы они отвязались. Эта ситуация — дело давно минувших дней. Пускай они лучше займутся своим ребенком.

Елена же рассказывает, что однажды Ира и Настя начали общаться:

— Кажется, это было в третьем классе. Был момент, когда я пришла за Ирой в школу, а она вышла с Настей и говорит: «О, мамочка, мы подружились». Я сказала: «Хорошо, Ира, конечно, со всеми надо дружить». А про себя подумала: «Ну слава богу, наверное, она от нее отстанет». Ира говорит, что никогда не навязывала Насте свою дружбу. Тем более она ее боялась. Это Настя дважды предлагала Ире дружить, но, когда моя дочь отказалась делать пакости, она ее прогнала.

Елена и Сергей рассказывают, что обращались не только в школу, полицию и опеку, но и в московский департамент образования, Министерство просвещения, прокуратуру. По их словам, «ни одно обращение не привело к объективному разбирательству».

Директор школы ответила родителям Иры (документ есть в распоряжении редакции), что в день инцидента с Настей провели профилактическую беседу с участием социально-психологической службы учреждения. Со следующего дня в классе, где учились девочки, организовали «динамическое наблюдение за поведением» школьников, а 12 февраля матери Насти дали рекомендацию «усилить контроль за поведением дочери» (в переписке Светланы и Татьяны Владимировны, упомянутой выше, есть сообщение о том, что в тот день женщина действительно пришла в школу. — Прим. ред.). В том же месяце в учреждении прошли классные часы на темы «Разрешение конфликтных ситуаций» и «Как научиться жить дружно».

— А также в марте 2024 года педагогом-психологом и социальным педагогом в классе запланировано проведение «Круга сообщества» (в письме Минобрнауки о методических рекомендациях указано, что это «привлечение к обсуждению конфликтной ситуации всех заинтересованных людей» при помощи нейтрального посредника. — Прим. ред.), направленного на сплочение коллектива, — добавила директор.

Представители департамента образования Москвы дали несколько ответов весной и летом 2024 года (документы есть в распоряжении редакции).

— Признаки буллинга не выявлены, ситуации (в ответе упомянуты только сентябрьский и февральский инциденты. — Прим. ред.) носят конфликтный характер. <…> В ходе внутреннего расследования фактов психического и физического насилия в отношении ребенка заявителя со стороны одноклассницы, указанной в обращении, не выявлено, — отметили в департаменте.

В одном из его ответов также указано: родителям Иры предлагали «при желании» перевести их дочь в другой класс, но не говорили о переходе на домашнее обучение. Кроме того, в депобре сообщили, что «родитель одноклассницы ребенка заявителя готов принести извинения, возместить материальный ущерб за порванную цепочку».

— Однако заявитель отказался от встречи и от компенсации, — указали в департаменте. — Очки ребенка заявителя при конфликте разбиты или сломаны не были (Елена утверждает: очки Иры действительно не были сломаны, но после падения на линзах остались царапины. — Прим. ред.). Дополнительно информируем, что письменных заявлений с претензиями к поведению обучающейся, указанной в обращении, от родителей 4-го «И» класса в школу не поступало.

Межрайонная прокуратура провела проверку и установила (ее ответ есть в распоряжении редакции), что 8 февраля 2024 года Ира «ходила за группой одноклассниц, которые от нее убегали, и бросала в [настоящее имя девочки] скомканные бумажки с надписью: „Раз, два, начинается война“». Настя в ответ, написали в прокуратуре, оттолкнула Иру. Ведомство пришло к выводу, что «обе девочки проявили грубость по отношению друг к другу», а психического насилия над Ирой не было.

— По отзывам учителей класса, а также результатам динамических наблюдений педагогами-психологами школы, срывов уроков со стороны последней [Насти] не имелось, — добавили в прокуратуре.

После доследственной проверки было принято решение не возбуждать дело по уголовным статьям «Побои» и «Хулиганство»: в действиях Насти не нашли состава преступлений. При этом сотрудники отделения по делам несовершеннолетних (ОДН) районного отдела МВД провели с девочкой профилактическую беседу.

Отвечая на вопрос о «скомканных бумажках», упомянутых прокуратурой, Елена говорит:

— Я спросила у Иры: «Что это такое?» Она ответила: «Ты понимаешь, мамочка, мне уже надоело, я устала». У нее в руке была бумажка, наверное, с этими словами, и она ее бросила в Настю. Хотя, как Ира говорит, бумажка в нее даже не попала, а мимо улетела.

Директор школы дала MSK1.RU отдельный ответ. Мы приводим его полностью:

— Важно помнить, что конфликт — неотъемлемая часть жизни любого коллектива, но, работая вместе, мы можем научить детей конструктивно решать проблемы и находить общий язык.

Для этого мы одними из первых в Москве внедрили школьную службу примирения, а также создали службу психолого-педагогического и социального сопровождения из 11 психологов и 6 социальных педагогов. На регулярной основе в школе работает психолого-педагогический консилиум. Работа специалистов направлена на урегулирование конфликтных ситуаций, содействие формированию у школьников социальных навыков и умений, поддержку учащихся в трудных жизненных ситуациях, оказание помощи родителям, педагогам в разрешении сложных вопросов и организации эффективного образовательного процесса.

8 февраля 2024 года произошла ссора между ученицами 4-го класса, после которой мы предложили семьям пройти процедуру примирения с участием специалистов, но родители пострадавшей девочки отказались как от совместной встречи, так и от помощи психолога, несмотря на готовность второй стороны. С нового учебного года ребенок учится в другой школе.

Корреспондентка MSK1.RU уточнила у Елены, предлагали ли ей и Сергею в школе встречу с родителями Насти и психологическую помощь. Она сказала:

— Я могу сказать со стопроцентной уверенностью, что нам не предлагали помощь психолога. Да, в школе спросили, хотим ли мы поговорить с матерью Насти. Но это прозвучало между прочим. Муж сказал: «Не хотим. Не видим в этом смысла».

— А вы не видели смысла позвонить или написать Светлане?

— Скорее всего, так. Она же сама могла позвонить и просто извиниться. Я понимаю, если бы ее ребенок толкнул или обозвал один раз, максимум два. Можно было бы позвонить и спросить, в чем дело. Но это же было постоянно.

У травли, объясняет педагог, публицист, автор книги и дзен-канала «Травля: со взрослыми согласовано», а также телеграм-канала «Учимся учить иначе» Светлана Моторина, есть четыре характеристики, ни одну из которых нельзя вычеркнуть:

— Первая — агрессия, насилие или нарушение границ как физическое, так и психологическое. Миша с Ваней подрались: насилие, агрессия и нарушение границ есть, но это пока не травля. Вторая — преднамеренность. Когда Миша с Ваней подрались, она тоже есть, однако это всё еще не травля. Третья — систематичность. Считается, что если за короткий промежуток времени — за неделю, например, — ситуация повторилась хотя бы дважды, есть систематичность. Опять же, Миша с Ваней могли за неделю подраться два раза. Но у травли должна быть четвертая характеристика — неравенство сил: либо Миша с Петей держат Ваню, а кто-то третий бьет; либо Миша старше и крупнее Вани. Либо агрессор — учитель или другой взрослый.

Педагог подчеркивает, что у травли может быть «‎миллион поводов»‎, но причин для нее нет.

— Мы стараемся осторожно относиться к слову «‎причина»‎, потому что за него любят цепляться для оправданий. А оправдать травлю нельзя ничем, — поясняет Моторина. — Агрессию всегда можно чем-то объяснить. Но какое бы ни было объяснение, это не должно нас останавливать от того, чтобы делать всё для предотвращения травли.

По словам эксперта, один человек не способен никого затравить: это происходит, если его агрессию поддерживает кто-то еще. Когда она исходит от одного, подчеркивает эксперт, корректно назвать это девиантным поведением: «С этим тоже нужно что-то делать. Но с точки зрения чистоты терминов называть это травлей неверно. В травле агрессию должен кто-то поддержать».

Стать же объектом травли, рассказывает Моторина, может абсолютно любой ребенок:

— Дело никогда не в жертве. Да, группы риска бывают. В России, согласно различным опросам, два основных повода для травли: физические и психические недостатки и [«‎связь» с] ЛГБТ*. Причем, когда я говорю о ЛГБТ*, то не имею в виду четкое понимание, что ребенок к ним принадлежит. О нем так думают. Например, мальчик феминный, ходит с длинными волосами — всё, его могут называть обидными словами с намеками на ориентацию. При этом не нужно думать, что, если у вашего ребенка, к примеру, нет никаких проблем со здоровьем [и у него стандартная внешность], он не станет жертвой травли. Нет гарантии.

Главный спусковой крючок для травли, продолжает педагог, — равнодушие взрослого, который не занимается управлением класса, сплочением, созданием коллективных ценностей.

— Когда детскому коллективу достается взрослый, считающий, что травля — это «‎естественный отбор» или «‎игра», в нем может появиться ее жертва. Если в коллективе еще есть деструктивный лидер, который решит, что вот этот мальчик — дурак, то больше ничего не нужно [для возникновения травли].

Первый шаг для сотрудников школы, где началась травля, — признать, что она есть, рассказывает Моторина.

— Хорошо бы это зафиксировать: вот так-то травля выражается, у нее такие маркеры. Дальше взрослые должны четко артикулировать детям и родителям, что это не игра, не конфликт, не недолюбливание, а именно травля. Второй шаг — точно так же четко артикулировать, что в нашей школе этого не будет и поддерживать травлю плохо. Это называют нулевой толерантностью к насилию, — говорит эксперт. — Далее нужно вместе с детьми создать правила, посмотрев, какие есть болевые точки в классе. Например, отсутствие понимания границ. Есть сценарии уроков, на которых мы учим, что такое границы. Рассказываем, что они у всех разные, что прежде чем их перейти, нужно уточнить, комфортно ли человеку: «Можно я подвину твои вещи? Можно я с тобой посижу?» Дети часто не знают, что это надо спрашивать.

Также можно проводить специальные мероприятия для сплочения коллектива. Но на практике, по словам Моториной, они мало влияют на ситуацию. По крайней мере, в отрыве от других средств:

— Только это — общий поход в лес, театр или музей — не работает. Учителю нужно уметь объединять детей для групповой работы прямо на уроке, говорить: «Задача выполнена, только если каждый поучаствовал, вы друг другу помогаете». Когда ты оставляешь на классный час тему «Давайте все будем дружны», а на уроках каждый в своей тетрадке, звучат установки «Рассажу» и «Не общайтесь», дети сидят в три ряда, смотря в затылки, у них возникает когнитивный диссонанс. Они тебе не верят. Поэтому к специальным мероприятиям по сплочению я отношусь скептически. Если ты делаешь это [сплачиваешь] каждый день, у тебя нет нужды проводить «Уроки дружбы».

Как добавляет педагог, в тяжелых случаях травли кого-то приходится убирать из класса. Однако это «самый плохой вариант»:

— Значит, ты как взрослый не справился, — объясняет Моторина. — Потому что лечить нужно не агрессора и не жертву, а весь класс. И если ты кого-то убираешь — неважно, жертву или агрессора, — то даешь посыл «Травить всё равно можно». А когда ты лечишь класс, то показываешь детям, что вы вместе найдете новые способы взаимодействия и справитесь.

Эксперт уточняет, что не может представить себе в «здоровой школе» сценарий, где родителям ребенка, пострадавшего от травли, скажут: придите, пожалуйста, поговорите с теми родителями [зачинщика].

— О чем поговорить? Это задача администрации [школы]. Она решает проблему отдельно с агрессорами, отдельно с жертвами и лечит класс — всё. Совет поговорить с родителями странный. Его можно дать только когда понимаешь, что никто ничего не сделал, от безысходности. Я не вижу поводов для выяснений между семьями. Школа устанавливает правила, ценности и нормы поведения в классе.

То, как долго на жертву влияют последствия травли, зависит от ее степени и длительности, продолжает педагог:

— Единого ответа нет. Острое состояние у всех по-разному будет длиться. Но скорее всего, дыра, которая в тебе образовалась, будет давать о себе знать. Когда мой сын был уже подростком (в возрасте семи лет ребенок Светланы столкнулся с травлей, которая продолжалась два года. — Прим. ред.), ему иногда снились кошмары, как он попадает к фашистам, а фашисты — это те дети из первого класса. Сказать, что когда-то ты полностью восстановишься, наверное, невозможно. Кроме того, травля сильно влияет и на агрессора, и на ее свидетелей, которые усваивают, что надо быть с тем, кто сильнее, и молчать. Конечно, совершенно вредоносные стратегии поведения закрепляются у всех сторон.

В июне 2024 года психолог одного из частных центров провел психодиагностическое обследование Иры (заключение есть в распоряжении редакции). Согласно его выводам, девочка «является как потенциальной, так и реальной жертвой буллинга»:

— Шкала разобщенности по указанной выше методике («Опросник риска буллинга» психолога Александры Бочавер и других специалистов. — Прим. ред.) выявляет у ребенка ситуативное напряжение, которое отражается в высокой степени тревоги Иры в сочетании с переживанием одиночества. Ситуативное напряжение и дискомфорт вполне могут быть вызваны эмоциональным насилием в школьном коллективе со стороны одного человека или группы лиц.

При этом, отметил эксперт, Ира ощущает себя нужной в семье, а Елена принимает ее такой, как она есть:

— Мама девочки проявляет искренний интерес к тому, что интересует ее ребенка, высоко оценивает способности Ирины, поощряет самостоятельность и инициативу несовершеннолетней, старается быть с ней на равных и нацелена на защиту индивидуальных границ ребенка.

Сергей и Елена рассказывают, что буллинг сильно повлиял на состояние Иры. У девочки обострилось хроническое заболевание, периодически ей снятся плохие сны, и она до сих пор боится ходить в школьный туалет. Как поясняет Елена, дочь не говорит о страхе, но женщина полагает, что он есть: после занятий девочка сразу бежит в уборную дома. Сергей говорит, что Настя «любила осуществлять акты насилия» именно в туалете и зазывала туда Иру.

Последние две недели прошлого учебного года девочка не ходила в школу из-за больничного. Елена отмечает, что Ира, мечтавшая пойти на выпускной, в итоге от него отказалась:

— Уже было куплено платье, которое она сама выбрала. Но Ира сказала, что никого не хочет видеть. Говорит: «Ненавижу эту школу, не хочу больше туда ходить. Мамочка, спаси меня». А в первом классе дочь бежала в школу с удовольствием. Во втором я заметила, что ребенок уже как-то не очень туда торопится. Ну а в четвертом дошло до того, что Ира плакала и кричала. Что нужно было с ней сделать, чтобы она практически билась в истерике?

Татьяна Владимировна, продолжает Елена, так и не поздравила Иру с окончанием четвертого класса.

— Она предпочла оставить выпускной альбом на охране (в распоряжении редакции есть скриншот переписки Сергея и педагога: он спрашивает, где забрать альбом, и женщина отвечает, что оставит его на охране. — Прим. ред.). Видимо, охранник выполняет функции классного руководителя, — возмущается Елена. — Ну если она не хотела с нами встречаться, то могла позвать Иру и подарить ей альбом.

Корреспондентка MSK1.RU несколько раз пыталась связаться с Татьяной Владимировной, чтобы получить ее комментарии, но это не удалось.

Сейчас Елена и Сергей хотят, чтобы школа признала: буллинг был. Юрист семьи Гульназ Измайлова отправила в учреждение (согласно статье 1073 ГК РФ, образовательная организация отвечает за вред, причиненный несовершеннолетним до 14 лет, если в это время он находился под ее надзором. При этом организация может доказать, что вред возник не по ее вине. — Прим. ред.) письмо о возмещении морально-материального ущерба, оценив его в миллион рублей. Если стороны не подпишут мирное соглашение, Елена и Сергей могут обратиться в суд.

Сейчас Ира учится в пятом классе другой школы. Как говорит Елена, дочери там нравится. Кроме того, Ира ходит в театральную студию.

— Не боишься сцены? — спрашивает у девочки корреспондентка MSK1.RU.

Ира, улыбнувшись, отрицательно качает головой.

* Движение ЛГБТ признано в России экстремистским и запрещено.