«Вот из этого окна я прыгала». Как в 40 километрах от Кремля люди выживают в бараках

Дом № 32 на улице Жилгородок в Балашихе появился в 1949 году. Местные жители говорят, что его строили пленные немцы. Деревянные стены и перекрытия, кирпичи в качестве фундамента — сейчас они уже раскрошились под весом оседающего дома. Здесь никогда не было горячей воды, жильцы спасаются установкой бойлеров и проточных водонагревателей. Кухня, душ и туалет общие. На 17 комнат на этаже здесь 3 кабинки. В 80-е Жилгородок в народе звали Холостяцкой улицей — сюда размещали молодых, не женатых. Временно. Рассказываем, как здесь живут люди сейчас.

Наталья Владимировна, пожилая и грузная, сидит на стуле в обветшавшем общем коридоре: на потолке осыпавшаяся штукатурка, под ногами протертый линолеум. Левым локтем она опирается на металлическую тележку с брендированной желтой ручкой родом из ближайшего супермаркета.

— Зять пригнал, — объясняет Наталья Владимировна.

Внутри лежат тарелки и сковородка. С тележкой она ходит не за продуктами, а на общую кухню. Наталья Владимировна передвигается с трудом: «В ногу вступает, и я становлюсь посреди дороги, как конь, — ни туда и ни сюда». Поэтому, чтобы приготовить еду, она кладет продукты и утварь в тележку и не спеша, опираясь на нее, едет в другой конец длинного коридора — на облупленную кухню.

В правой руке Наталья Владимировна держит пачку сигарет. На тумбочке, закрытой на навесной замок, стоит банка с водой, в которой плавают бычки. Она курит прямо здесь, в общем коридоре деревянного барака. Соседи уже смирились: «Мне уж разрешают, я старая, куда меня девать?»

Наталья пришла сюда, на улицу Жилгородок в Балашихе, когда стало невыносимо жить вместе с матерью и отчимом — устроилась работать уборщицей, получила комнату. Приехала с младенцем на руках — отец ребенка и родственники в воспитании никак не участвовали, приходилось крутиться самой. Сейчас ее дочери уже 37 лет, внуку — 15. Они живут отдельно от Натальи Владимировны, но навещают практически каждый день, привозят продукты, лекарства.

— Ночью в туалет надо несколько раз сходить, вы представляете, туда и оттуда дойти, — машет рукой вглубь плохо освещенного коридора. — Уже ведро завела, утром несу выливаю. Вот так живем, что поделать.

Рядом с нами открывается дверь, скрытая желтой шторой — от мух. Выходит женщина в форме РЖД и быстро проходит мимо.

— Вот Света сейчас в Коломну поедет.

Работает по трое суток, поспит — и снова. А до этого несколько лет они жили так: спали они, а в ногах, в прямом смысле в ногах, девочка. А больше негде просто, — говорит Наталья Владимировна, а потом кивает на дверь справа. — А вот семья живет, занимает две комнаты. А их там шесть человек. Дети здоровые, да еще и разнополые. Одному сыну 20 лет, дочери — 17. Наши детишки знают больше, чем положено, и раньше срока. Здесь и скандалы бывают, они всё слышат. Обычно-то знают только про то, что в семье, а мы тут все и про всех.

А больше всего знает, конечно, Наталья Владимировна — она всегда в курсе, кто куда пошел из соседей.

— Они мне говорят: «Ты всё про всех знаешь», — басовито смеется женщина. — Так вы сами мне всё и докладываете, я же вас за язык не тяну. Света вчера пошла, я спрашиваю: «Ты в магазин?» — «Нет, я пьянствовать, у тетки день рождения». Вот я уже и знаю, где она.

Наталья Владимировна всё время дома. У нее в комнате среди половников, прихваток, шумовок висят три связки ключей от соседских квартир. Ее просят, например, присмотреть за кошкой — питомцы есть практически у каждой семьи. В Жилгородке кошка не роскошь, а средство борьбы с мышами.

— Тут ходит у меня одна красотка, ни на клей, ни на что не хочет ловиться. Такая мудреная Маша, вылезет и сидит посередине комнаты. Я гляну: «Ах ты, сволочь!», она — фьють! Так-то мышка вроде и приятная, но это же пакость. Или на клей попадется, лежит так и пищит: пи-пи-пи, — изображает Наталья тоненьким голосом. — А кто просил приходить? Я сама боюсь лезть, да и не могу, это надо на коленки вставать. Зятя жду — приедет вечером, выкинет.

У Натальи кошек нет — она собачница. Ее любовь — пожилой чихуа-хуа Фунтик, который перенес уже две операции.

Десять лет назад Наталья Владимировна нашла Фунтика на стихийном рынке в Выхино.

— Там женщина у метро стоит, сумку расстегивает, а там сидит этот. С ладошку, ухи такие! И всё, сразу влюбилась, да, котик? Мой сладенький, любимый. Он очень умный, дочь у меня его зовет Профессором. Ага, кислых щей. Он бабкино сердце: умрет он, умру и я. Я ему так и говорю: старушку не угробляй. Даже в отпуск не езжу. Последний раз поехала с дочерью в Анапу, Фунтик с соседкой теть Ниной остался. Я знала, что он с любящим человеком, ему лучше меня в задницу дуть будут, но всё равно пять дней прошло, и всё — реву, — рассказывает женщина. Фунтик встает на задние лапки, прыгает на ногу, потявкивает. Наталья Владимировна наклоняется, прижимает пса к груди, целует в морду с крупными торчащими ушами.

— Вот так и живем, — заключает она. — Но так ведь могут старухи жить и в высотках, может, и хуже. Мне тут даже выгоднее, потому что Нина идет в магазин, купит сосисок, Серега пойдет — мусор захватит. Но надо же думать не только о себе. Молодым здесь просто никак.

Весь коридор заставлен шкафами и тумбочками, на каждой — навесной замок. Внутри — «банки, склянки, то, что дома не помещается, у соседки вот консервации много». По стенам идут трубы — это жильцы незаконно развели по комнатам воду, чтобы подключить стиральные машины.

— Раньше вот этого всего не разрешали, пожарные следили. Никаких бачков (водонагревателей), стиральных машин, это уже потом самодеятельность развели. Кипятили, на пузе поднимали, сушили по три дня. Потом Наташка первая подключила машинку, люди стали упрощать себе жизнь как могут. Пожарные выходы все завалены, а этого быть не должно, потому что случись что… Хорошо, у меня решетка с ключом, я смогу открыть, а у людей намертво установлены, — говорит Наталья Владимировна.

Пожар в бараке был дважды. Едва я переступила порог, жильцы показывают на потолок — горела комната как раз над выходом, до сих пор штукатурка в копоти.

У Натальи во время первого пожара оставался на ночь внук. Она накинула ему на голову плед и потащила в коридор. Ребенок увидел дым и уперся: «Я не пойду, бабушка, я боюсь». Закончилось благополучно, жильцы не пострадали.

Оксана, соседка Натальи, живет с двумя сыновьями-близнецами. Во время первого пожара, в ноябре, от страха они выбежали в пижамах. Потом заходили домой через окно кухни, чтобы забрать теплые вещи: горела комната над выходом на втором этаже, поэтому через главную дверь уже было не пробраться.

— А потом нас залили пожарные, не было света с водой, — заключает Оксана. Комнату в 32-м доме ей выбил отчим: он много лет работал в ЖЭКе.

Светлана, соседка Оксаны и Натальи Владимировны со второго этажа, вспоминает, как несколько лет назад проснулась прохладной октябрьской ночью от того, что кто-то ломился в дверь в 4 утра. Это был уже второй пожар 32-го барака.

— Воскресенье, конец сентября, уже прохладно. Вдруг в 4 утра в дверь со всей дури долбят. Вскочила, а там сосед кричит: «Вставайте, горим». Я к двери — дым, ничего не видно. Сумка уже была готова, натянула кофту, штаны спортивные, полотенце мокрое на лицо. Хотели с мужем и сыном спуститься по лестнице, не получилось. Пришлось прыгать. Кошка Люся, бедная, забилась куда-то, не смогли найти, — рассказывает Светлана. Сейчас Люсе уже 16 лет, она страдает от мочекаменной болезни.

У всех жильцов 32-го дома стоят под рукой сумки с документами и вещами. Каждый раз, когда померещится запах гари, соседи тревожно барабанят друг другу в двери: «Ничего не горит?»

Светлана показывает окно, из которого прыгала. У нее в доме три комнаты — две в соцнайме, а третью арендует у соседей в счет оплаты коммуналки. Они в углу дома, так что Светлана врезала дверь и поставила в коридоре душевую кабину. То самое окно — в торце дома. Снаружи по стене идут металлические швеллеры. В комнате у Светланы — толстый слой штукатурки, чтобы скрыть металлические крепления, прошившие стену насквозь.

В 32-м доме есть люди, которые получили жилье по договору соцнайма, — это 7–8 семей. Остальные комнаты занимают квартиранты, съем за 8–10 тысяч вместе с коммуналкой привлекает трудовых мигрантов. Все, у кого была возможность взять ипотеку или снимать квартиру, уже уехали отсюда.

Дверь в барак не запирается. Старожилы пытались поставить кодовый замок — бесполезно: «Квартиранты ломают, выдергивают». Бывает, что кто-то может зайти без разрешения. Знакомые или просто прохожие пытаются забежать в туалет по-быстрому.

Хотя Жилгородок находится в черте города, к дому 32 ведет неасфальтированная дорога. Осенью здесь бывает грязно. Жильцы смотрят, нет ли на помойке подходящей дощечки, и делают помосты. На кухне и в туалетах убираются по графику — арендаторы обычно не участвуют, так что старожилы работают за всех.

— Когда-то здесь было очень красиво, зелено: лавочки, детские площадки, палисадники. Здесь был целый сквер. Там, где теперь ЖК «Чайка», были вековые липы, фонтан, играли дети, сидели на лавочках пенсионеры, но Жирков (бывший глава городского округа Железнодорожный. — Прим. ред.) всё застроил и закатал в асфальт. Люди были другие, жили дружно, праздники отмечали вместе. Мы были молодыми, справлялись, а сейчас, конечно, уже сил, здоровья нет, — вздыхает Светлана.

И словно оправдывается: «Мы все не лодыри, просто с нашими зарплатами разве накопишь? Если бы была хоть какая-то возможность, конечно, мы бы не сидели и не ждали, пока нам администрация соизволит что-то дать».

В 2015 году город Железнодорожный, в котором и находится улица Жилгородок, стал частью Балашихи. Теперь больница, администрация — всё в другом городе, куда надо ехать по пробкам. Объединили и очереди на получение жилья. Так, Светлана из 90-й оказалась «триста какая-то».

Дом № 32 до сих пор не признан аварийным.

Мы отправили официальный запрос о судьбе жителей дома в администрацию Балашихи, но ответа на момент публикации не получили.