«Там лежат и палачи, и жертвы». Как выглядит расстрельный полигон в Москве, о существовании которого не знали больше полувека

О существовании расстрельного полигона в Коммунарке москвичи даже не догадывались больше полувека. Здесь, посреди глухого леса, недалеко от жилых поселков, зарыли 6609 человек.

Хоть полигон и называют местом массового захоронения жертв репрессий, это не похоже на кладбище. У расстрелянных не было ни надгробия, ни могилы. Кто именно и в каком месте лежит, установить до сих пор сложно.

Спецобъект в Коммунарке — одно из пяти известных на сегодняшний день мест массовых захоронений репрессированных. В День памяти жертв политических репрессий MSK1.RU рассказывает, почему этот полигон — одно из самых неоднозначных мест в Москве и что там происходит сейчас.

— До начала 1990-х годов никто не подозревал, что там захоронены люди. Поиск мест массовых захоронений у нас — дело довольно сложное. Оно находится в зачаточном состоянии, поскольку подавляющее большинство мест захоронений жертв большого террора мы до сих пор не знаем, — рассказывает MSK1.RU старший научный сотрудник Музея истории ГУЛАГа Илья Удовенко.

Удовенко объясняет, что расследование репрессий началось в 1980-х, когда объявили политику гласности. Тогда была создана так называемая «комиссия Яковлева», которая запустила процесс реабилитации.

— И когда они только начинали свою работу, стали рассматривать сначала крупные дела — московские процессы. Когда дошли до расстрелов, поняли, что они не знают, где захоронен ни Николай Бухарин, ни Алексей Рыков и так далее. Они написали докладную записку в ЦК КПСС о том, что необходимо изучить в архивах КГБ материалы, связанные с местами массовых захоронений жертв политических репрессий. И с этого момента началась работа по поиску архивных материалов. Архивные данные ничего не дали.

На основании этого в 1995 году министерство безопасности подготовило заключение о признании двух территорий (Бутово и Коммунарки) местами массовых захоронений. Актов о захоронении именно в этой земле у нас до сих пор нет, — говорит историк.

Добраться до полигона в Коммунарке и сейчас непросто. Автобусы туда ходят редко — не такое уж и популярное место. От остановки, где нас высадил водитель, можно было пройти либо прямо по проезжей части, либо срезать через лес. Мы выбрали последнее.

Посреди леса мы набрели на широкую тропу, созданную непонятно кем и для чего. Изредка встречались глубокие человеческие следы, ведущие к зеленому забору c колючей проволокой, за которым и скрывается полигон. На входе в него висят несколько табличек.

На одних написано, что в этой земле лежат тысячи жертв политического террора. На других — напоминание москвичам, что на полигоне нельзя собирать грибы, устраивать пикники и ловить рыбу. Казалось, кто бы до этого додумался?

На полигоне — давящая тишина. Молчание время от времени разрывают падающие с деревьев листья. Кажется, никогда так громко они не ударялись об асфальт.

Деревянный крест — первое, что ловит взгляд на входе. За ним виднеются невысокие таблички, установленные вместо надгробия, с именами репрессированных.

У военинженера Березницкого, обвиненного в «контрреволюционной, шпионско-террористической организации» и расстрелянного в тот же день, стоит горшок с увядшими цветами. Рядом — табличка комкора Сазонтова, за сутки обвиненного и расстрелянного. У нее растет пучок алых цветов.

Рядом еще один монумент. Его поставили на деньги родственников жертв репрессий и благотворителей. На одной из плит выбита строчка из «Реквием» Ахматовой: «Хотелось бы всех поименно назвать...»

На спецобъекте в Коммунарке, вероятно, никого не расстреливали. Здесь только хоронили людей, рассказывает Илья Удовенко.

— На Коммунарке захоронена партийная элита страны. Там все, кто проживал в Доме на набережной. Многие люди, связанные с военной службой, наркоматами и из руководства наркоматов. Директора предприятий, фабрик, заводов, партийные деятели из Татарстана, Якутии, — рассказывает историк.

Имена похороненных на этом полигоне выбиты на 22 табличках стены Памяти. Сейчас установлено 6609 человек, которые были похоронены на Коммунарке. Но исследователи говорят, что до сих пор объект недостаточно изучен и жертв, похороненных здесь, может быть больше. Да и сейчас на прочтение списка имен расстрелянных уйдет несколько часов.

Взгляд невольно цепляется за одинаковые фамилии в этих списках, подряд может стоять несколько.

«Алексеев Константин Николаевич. Алексеев Николай Александрович. Алексеев Павел Константинович...»

— Они же могли быть родственниками? — всплывает в голове вопрос.

Только на этом полигоне вместе с жертвами покоятся и те, кто их расстреливал. Их имена тоже выбиты на стене Памяти.

— В Коммунарке довольно спорный полигон. Там лежат и палачи, и жертвы. То есть первые люди, которые были там захоронены, — это чекисты, осужденные в особом порядке. То есть это непосредственно списки провинившихся или условно провинившихся чекистов, сотрудников ОГПУ—НКВД, которые были расстреляны в первую очередь и захоронены здесь с сентября 1939 года, — рассказывает старший научный сотрудник Музея истории ГУЛАГа Илья Удовенко.

С таким решением не все оказались согласны. Прямо напротив стены проект «Бессмертный барак» прикрепил на дерево еще две таблички. На них выписаны имена тех, кто занимался репрессиями: «Один из самых беспощадных сотрудников "красного террора", лично присутствовал на расстрелах в Московской ЧК...», «Входил в состав тройки...», «Главный фальсификатор ряда политических "дел"...»

А рядом красными буквами надпись «Признан не подлежащим реабилитации». Хотя у некоторых людей из этого списка указано, что они были реабилитированы после смерти.

Не меньше споров вызывает дача Генриха Ягоды, первого главы НКВД, одного из организаторов «большого террора» и организатора системы ГУЛАГа. Посреди леса стоит одноэтажный деревянный дом. В конце 1990-х эту территорию передали РПЦ.

— Эту дачу тогда никто не рассматривал как мемориальный объект. У нее до сих пор нет, по-моему, культурного статуса даже, — говорит историк Илья Удовенко.

Буквально в нескольких метрах от дома Ягоды построили храм Святых Новомучеников и Исповедников Российских. Дом для своих нужд стали использовать служители церкви.

— Это же раньше дача была? Можно зайти посмотреть? — спрашиваем мы.

— А там ничего нет, там же всё переделано. Вообще ничего не осталось от того, что было. Там трапезная, монахи живут, — отвечают нам служители.

Теперь ничего не говорит о том, что эта постройка когда-то использовалась как резиденция главы НКВД. Над дверью висит святой образ, на веранде стоят миски для кошек, которые, вероятно, и расцарапали угол двери.

На участке вокруг дома стоят ульи и несколько теплиц.

— А Ягода сам бывал вообще на этой даче? — спрашиваю Удовенко.

— Мы знаем только по косвенным данным. У нас есть дневник его племянницы, которая писала, что их туда не пускали. То есть какие-то мероприятия всё-таки устраивали на даче, но их туда не звали, поскольку не общались они так плотно, — отвечает историк.

Если пройти вглубь леса от дачи Ягоды, то можно выйти к небольшой речке. Именно по ней разделяются масштабы захоронений. В первые годы репрессий тела расстрелянных прятали под корни деревьев или помещали в небольшие траншеи в земле в южной части. Позднее, когда репрессированных стало больше, НКВД начало осваивать другой берег.

— И пока первая группа как бы производила захоронения в южной части. В северной части другая группа из административно хозяйственного отдела НКВД подготавливала поляну и занималась вырубкой деревьев для более массовых захоронений, — рассказывает Удовенко.

Размеры траншей на другом берегу были в несколько раз больше тех, что выкапывали в начале. Именно поэтому здесь такая странная растительность. Посреди лесного массива встречаются хаотично посаженные пучки деревьев.

— Это те насаждения, когда они пытались скрыть котлованы, — объясняет Илья Удовенко.

О том, что именно здесь находятся места захоронений, говорят и белые ленточки на стволах деревьев. Их оставляли исследователи полигона.

— А для чего вообще нужны такие места, и почему нам нужно помнить об этих событиях? — спрашиваю я историка.

— Я не хотел бы заниматься морализаторством, но важно изучать свою историю. Это развитие семейной памяти. У нас она довольно плохо развита. Люди не знают, что было два-три поколения назад в их семьях.

Всё, что происходило в государстве, так или иначе влияет непосредственно на жизнь и судьбу людей. В принципе, есть два основных метода изучения исторического процесса — индукция и дедукция. Вот как раз от частного изучения семейной истории можно переходить уже как бы на больший масштаб. Мне кажется, в этом суть.

— А как родственникам репрессированных узнать об истории своей семьи? Обычно в советское время о таких родственниках замалчивали.

— Если вы прямой родственник, то вы можете всегда написать письмо в архив МВД или ФСБ об ознакомлении с документами, следственным делом. И вы можете написать письмо в наш музей, у нас есть отдел, который помогает раскапывать семейные истории. Собственно, целый отдел этим занимается. Сейчас это можно сделать законно, — рассказал Илья Удовенко

Вчера в Москве перекрыли Лубянскую площадь и проходы к Соловецкому камню в связи с проведением акции, посвященной жертвам советских репрессий. Мы рассказывали подробности об этом.