«Вражеские самолеты прилетали каждый день»: ветеран из Подмосковья — о бомбежках, карьере радиста и страсти к военной службе

Константин Стрижов родился в селе Борисово Московской области. Когда началась война, ему было всего 14 лет. С первых дней Стрижов рвался на фронт, но несовершеннолетний школьник там был не нужен. Тогда он начал помогать нашим солдатам тем, чем мог: копал противотанковые рвы под Смоленском, вытачивал на токарном станке боевые снаряды, рыл окопы перед Подольском. Когда над Москвой летали вражеские самолеты, Стрижов и его товарищи, вылезали из окопов и смотрели «как в кино», как наши зенитчики сбивали немецкие юнкерсы.

Каждая история человека, пережившего войну, уникальна. Рассказом о своей жизни Константин Павлович поделился с MSK1.RU.

Константину Стрижову 99 лет. Несмотря на возраст, он по сей день сохраняет ясный рассудок. Друзья Стрижова говорят, что секрет его долголетия в занятиях спортом, которым он занимался всю жизнь: в 90 лет дедушка еще резво бегал на лыжах и мог дать фору более молодым спортсменам.

Когда началась война, Константину было 14 лет. В этот день он принимал участие спортивных соревнованиях по гимнастике в Царицыно: его команда заняла 1 место в первенстве района.

С первых дней войны Стрижов хотел помогать нашим солдатам. И вскоре ему представилась такая возможность: по комсомольской путевке 14-летний Костя вместе с другими ребятами отправился сооружать противотанковые рвы под Смоленском.

— Мы ночевали на белорусском вокзале. Думали, на фронт поедем. Потом, когда стали грузить лопаты, поняли, что едем копать. Это был для меня самый первый и самый тяжелый заезд, — вспоминает Константин Павлович.

Ребят предупредили перед отъездом: сначала они остановятся в Вязьме, где им дадут ночлег и покормят. И тут молодые комсомольцы первый раз столкнулись с жестокой реальностью войны:

— Приезжаем, и никто нас не встречает. Вокзал разбомбили, и подходить к нему нельзя. Ночевали в овраге среди крапивы, — рассказывает Стрижов.

Дальше продолжать путь пришлось пешком, причем куда именно нужно идти — никто не знал. По пути ребята встречали колодцы, но все из них были практически «выпиты». Приходилось утолять жажду водой с песком. Когда комсомольцы нашли нужное место и выполнили норму, их отправили домой — также пешком.

— Метров за 200 до вокзала налетели юнкерсы, и городок Издешково, где мы были, начали ровнять с землей. Все взлетает! Нам старший подал команду уткнуться носом в землю и не поднимать головы. Когда все бомбы сбросили, мы думали, что ничего не осталось. Но все-таки что-то осталось целым. Подходим к станции, там один только мужик остался живой. Как нас посадили — не помню. Я тут уже потерял сознание. Проснулся в 4 часа утра в Москве.

Всех мужчин в семье Константина забрали на войну. Выжил только отец, двоюродные дяди Стрижова не вернулись с фронта. Дома остались только младший брат, мать и бабушка. Стрижов пытался пробиться на фронт, но 14-летнего подростка никто не брал. Тогда мальчик поступил работать на завод: вытачивал снаряды на токарном станке.

— Осенью поступил приказ: «Завод эвакуируется в Куйбышев. Кто желает, можете остаться». И я остался. Вражеские самолеты прилетали каждый день. Мы вырыли у своего дома окопчик. Помню, женщины там сидят, а мы все, ребятишки, сверху лежим и наблюдаем, как идёт бой, как юнкерсы бомбят. Наши прожектористы их ловят, а зенитчики бьют.

Жена Константина Павловича тоже была зенитчицей. Правда, с ней он познакомился гораздо позже.

— Я копал противотанковые рвы в Лыткарино, а ее батарея стояла рядом, в Капотне. Они все прятались в землянках, только во время боя выходили. А мы были незащищенные, никаких окопов у нас не было. Уже поужинали, темно. Работали круглые сутки. Сидим, наблюдаем, как идет бой в небе. Смотрим, как кино. И вдруг один самолет взбесился и сбросил на нас 12 бомб. А мы все курили. Нам потом объяснили, что нельзя курить, когда летают самолеты противников — они дым видят. Моя жена меня потом за это упрекала. Я курить с тех пор бросил.

Стрижову удалось окончить 8 классов и поступить в спецшколу ВВС. Ее эвакуировали в Горно-Алтайск. Там Константин почти выучился на летчика: оставалось всего несколько месяцев, как вдруг будущего пилота отчислили из-за плохого зрения. После этого Стрижова послали в Новосибирск — проходить курсы радистов.

До выпуска с курсов попасть на фронт не получилось, о чем Стрижов очень жалел:

— В час отъезда мне и еще двум говорят, что мы остаемся. Мы — плакать и ругаться. Командир нас вызвал, объяснил: у нас задача выпустить 200 радистов. Если мы план не выполним, меня расстреляют, говорит. А мы все хотим на фронт — все до одного! Тогда все туда рвались. Никто не верил, что мы можем проиграть.

После выпуска осенью 1944 года Стрижов должен был ехать на фронт и — снова на пути появились препятствия:

— Нам объявляют: чтобы попасть на фронт, надо сдать всем на первый класс, тогда запишем. А сейчас поедете в Мытищи и будете там тренироваться, пока не сдадите. Мы день и ночь разворачивали антенны, тренировались, и вот пришло время нам ехать на фронт. Опять начальство собрало по госпиталям стариков. А вам, говорят, еще рано, вам еще двадцати лет нет, вы еще молодые. И опять — нахрен!

В Мытищах Стрижов встретил Великую Победу и потом прослужил еще 10 лет радистом. Константин Павлович признается: полной радости от победы испытать не удалось, ведь до фронта молодой радист так и не доехал:

— Для нас это было горе. Все веселились, а мы так мечтали попасть на фронт! Мы старались, учились, сдавали… Ну, не повезло, что сделаешь? Ничего не поделаешь, в армии строго.

После войны Стрижов посвятил свою жизнь военной карьере, которая длилась почти 70 лет. Константин Павлович дослужился до звания полковника и даже получил звание почетного радиста Советского Союза.