«У нас было всё, но не было детей»: близкие жертв — о том, как спустя год после теракта в «Крокусе» его пытаются (не) забыть

— Вот мы и в «Крокусе». До начала концерта 10 минут. Мы сегодня так постарались, что удалось приехать достаточно рано. Помаши ручками нашим дочкам. Тем, кто не попал, — говорит на камеру Олег Сытников. Вместе с женой Людмилой они пришли на концерт любимой группы «Пикник». Домой они больше не вернутся.

Пятница, 22 марта, 2024 года. 19 часов 55 минут. Москва стоит в пробках. Зрители спешат в «Крокус Сити Холл» на концерт. Продано более 6 тысяч билетов. Кто-то из зрителей только заходит в здание, кто-то сдает вещи в гардероб, а кто-то еще стоит в очереди у металлодетекторов на входе.

В этот момент в «Крокус Сити Холл» врываются четверо боевиков и начинают палить в разные стороны. Звуки автоматной очереди ударяются эхом о пол и стены большого фойе. Крик. Паника. Оцепенение.

Никто не понимает, что происходит: это часть шоу, выходка страйкбольщиков или… Зрители бегут врассыпную. Им в спину летят пули. Люди, пытавшиеся спрятаться за колоннами, столами или же убежать к эвакуационному выходу, падают на пол. В ту же минуту их убивают.

Террористы идут в сторону зрительного зала. Без разбора расстреливают всех, кто попадается им на пути. Зрители, ожидающие начала концерта, еще не знают, что за стеной — уже десятки убитых. В панике они идут друг за другом между рядами, пытаясь скорее выбраться. Из-за суматохи люди теряют в толпе своих близких. Всё смешивается в неразличимый вопль:

«Спокойно, без паники. Саша! (Выстрел.) Олеся, ты где? (Выстрел.) Давай-давай. (Выстрел.) Вперед ползите. Тихо, тихо. (Автоматная очередь.) Поднимайся на ноги. Нет! Там тупик. Люди, скажите, там закрыто, что ли? Без разницы, сейчас вообще без разницы. Мне так страшно. Я не могу… Держи маму. (Выстрел.) Там стреляют, помогите! У меня там муж. Его не вытащили».

Многие не успевают выбраться. Всё, что им остается, — спрятаться между красными креслами и лечь на пол. Боевики расстреливают людей, которые бегут к выходу. Проходят по всему партеру и убивают всех, кто оказывается в поле зрения. Спасаться негде.

Через считаные минуты террористы поджигают кресла в концертном зале — те моментально вспыхивают. Боевики смешиваются с толпой и покидают здание. Весь «Крокус» быстро заволакивает черный удушающий дым. Некоторые зрители остаются внутри здания, пытаясь спрятаться от боевиков.

Позднее спасатели обнаружат десятки тел в туалетах и на эвакуационных лестницах. Многие матери погибли, обнимая своих детей.

С момента трагедии прошел ровно год. Боевики до сих пор сидят в СИЗО, расследование по этому делу завершено. Полуразрушенное и обгоревшее здание всё еще не снесли. Тела погибших, кого удалось найти под завалами, уже похоронили.

Что изменилось со дня трагедии? Как самый крупный теракт со времен «Норд-Оста» повлиял на каждого из нас? Почему близкие жертв, спецслужбы, бизнесмены и власти пытаются забыть самую темную ночь в «Крокус Сити Холл»? В этом попыталась разобраться корреспондент MSK1.RU Вера Борисова.

19 часов 58 минут. Telegram-каналы еще не начали разрываться от сообщений про теракт в «Крокус Сити Холле». В это время житель Троицка Сергей Уткин пытался дозвониться до своей жены 39-летней Вероники, которая ушла на концерт вместе с подругой Яной Ким.

В первый раз мать двоих детей позвонила супругу, когда выходила из метро, во второй — на подходе к концертному залу. Последний вызов от нее поступил в 19:43.

На протяжении трех следующих дней Сергей практически не спал: обзванивал больницы и морги, пытаясь отыскать жену, которая перестала выходить на связь.

«Вероника и Яна больше десяти лет дружили. Давно собирались на этот концерт, его ведь переносили, — спустя год после трагедии рассказывает MSK1.RU Сергей Уткин. — Когда узнали, что „Пикник“ будет выступать, обрадовались и сразу сказали: „Мы идем“. С мужем Яны мы до сих пор общаемся. Он сам в Подмосковье живет. У него дочь младше моей. И там всё намного тяжелее, наверное».

О том, что мамы нет в живых, 10-летней дочке и 13-летнему сыну Сергей сказал сразу.

«Мы тогда целый день провели в развернутом криминалистическом центре в ожидании опознания, — вспоминает муж Вероники. — Сразу после этого позвонил сын, и я ему сказал, что мама погибла. До этого говорил только, что полиция ее ищет. А потом, когда вернулся домой, то и дочке рассказал».

Дети потом и на прощании в церкви были, и на похоронах на кладбище. Скрывать это не надо, рано или поздно вылезет. Как ни прячь это, но люди даже не со зла могут сказать что-то вслух. И детям тогда будет гораздо больнее.

20 часов 01 минута. Когда террористы захватили «Крокус», 35-летнему установщику наружной рекламы Карену Енгибаряну позвонил его друг — Марк. На концерте группы «Пикник» была его мама — Инна Анатольевна. Карен вместе с женой Наной жил недалеко от концертного зала. Узнав, что мать друга в беде, накинул на себя первую попавшуюся одежду и ринулся на помощь.

«Карен такой человек. Он просто не мог туда не поехать, — впервые публично спустя год рассказывает MSK1.RU вдова Карена Енгибаряна. — Он поехал туда с температурой, еле на ногах стоял. Провел там всю ночь, его же не пускали внутрь. Из здания выбегали люди. Он кому-то отдал свою куртку, потому что те были без верхней одежды. Мать Марка закрылась вместе с подругой в туалете. Они надышались угарным газом и задохнулись там. Их потом еще долго не могли найти».

Карен Енгибарян вернулся домой уже под утро. Он спас десятки людей. Но найти мать друга не смог. И практически сразу слег. Поначалу близкие думали, что это обычная простуда. Но когда Карену стало трудно дышать, вызвали медиков.

«А потом Карен начал желтеть. Мы не понимали, что с ним, — вспоминает Нана. — Ему было трудно дышать. Вызвали врача. Он ничего такого серьезного не сказал, сделали тест на ковид. Но он не подтвердился. Муж надышался тем, что было в „Крокусе“. Через несколько часов ему стало еще хуже. Его повезли в больницу и подключили к аппаратам ИВЛ. Но они тоже не справились».

Человек, который 22 марта не должен был находиться ни в «Крокусе», ни на концерте «Пикника», умер через неделю после теракта. Супруга Карена съехала с квартиры, где они жили вместе с мужем. После этого Нана перебралась к родителям.

«У нас всё было: любовь, крепкая семья, работа, — говорит супруга Енгибаряна. — Но не было детей. О них и мечтали. И Карен мечтал. Мы сдавали анализы, ходили по врачам. Но не получалось почему-то».

Нана вспомнила, что погибшая мать Марка незадолго до смерти посоветовала ей с мужем съездить по семи монастырям в Москве, чтобы получилось зачать ребенка. За месяц до трагедии Инна Анатольевна вместе с ней и другими друзьями семьи поехала в храм под Дмитровом.

«Это была наша последняя поездка вместе. И это то, что осталось у меня в памяти о ней», — рассказывает Нана.

Нана до сих пор не может забыть Карена. Она не хочет ни видеть, ни приезжать на место трагедии. Вступать в новые отношения или ходить на свидания вдова пока не может.

«Вы что, у меня такая большая любовь была. Я не знаю, как уж теперь я буду, — говорит супруга Карена. — Обида на систему безопасности, да, есть, на ситуацию. На то, что не предотвратили трагедию, хотя могли, скорее всего».

Карена похоронили на кладбище в Химках рядом с могилой Инны Анатольевны, которую он так и не смог найти в день теракта.

20 часов 04 минуты. Пока Карен Енгибарян пытался прорваться в захваченный боевиками «Крокус», из здания пыталась выбраться Ксения Белова вместе со своей 14-летней дочерью Соней. Когда прозвучали первые выстрелы, они толпились в очереди у входа.

«Люди начали давиться в углы, моего ребенка попросту бы там задавили, — вспоминает тот вечер Ксения Белова. — Я понимала, что сзади идут люди с автоматами, потому что услышала крики: „Спасите“. Мы увидели рекламную ширму. Я закинула ребенка туда и легла на нее сверху».

Когда мы сидели с дочерью за ширмой, было страшно оттого, что у кого-то зазвонит телефон и террористы нас увидят.

Только боевики прошли в зал, мать тут же дала команду своей дочери: «Бежать, не оборачиваясь». Ксения думала, что даже если пуля полетит в нее, то у Сони будет шанс выжить. И обе ринулись к выходу.

Запрыгнув за руль своей легковушки, Ксения поняла: не нужны ей больше от дочки ни хорошее поведение, ни прилежная учеба.

«Черт с ними, с оценками. Если хочет укулеле — купим и найдем репетитора, — переосмыслила ценности мать девочки. — Жизнь очень короткая. Сегодня ты идешь, а завтра кирпич на голову прилетит».

Громких звуков Соня боится до сих пор. Ее мать тоже. Тем более трагедия в «Крокусе» — не единственный теракт, который ей пришлось пережить.

В 2003 году мать Сони уцелела во время взрыва на рок-фестивале «Крылья». Он проходил 5 июля на Тушинском аэродроме в Москве.

«Мне было столько же, сколько сейчас моей дочери. Мы буквально за 10 минут отошли от сцены, когда там всё произошло, — вспоминает Белова. — Друзья смеются и говорят: „Ксень, тебя там сверху любят“. После теракта в „Крокусе“ я ходила на концерт в „Лужниках“. Естественно, дочь туда не брала. Она еще побаивается. Было пару моментов, когда в ТЦ что-то бахало, например автомат какой-нибудь. Теперь моя первая реакция — закрыть голову».

20 часов 07 минут. Пока Ксения Белова спасала свою дочь, в «Крокусе» уже начался пожар, площадь которого увеличивалась с каждой минутой. Из концертного зала вместе с толпой пытались выбраться Максим Вербенин и его девушка Наталья Черноус.

25-летний Максим — инвалид-колясочник, парню еще с рождения врачи поставили диагноз СМА, спинальная мышечная атрофия. Он лишен возможности ходить. Дальше лестницы со сцены паре пройти не удалось: у выходов, где были пандусы, стояли боевики.

Из зала вышел один из террористов. Наталья, сидевшая у ног Максима, только успела заметить, что человек в черной маске перезарядил автомат. И выстрелил в Максима. Вместе с коляской парень упал на девушку, закрыв ее своим телом. Наталья смогла выползти. Вокруг уже всё горело.

Буквально через несколько мгновений девушка поняла, что Максим мертв, а на ней загорелась одежда. Борясь с паникой и болью, она стала пробираться к выходу. Уже на улице медики сообщили: большая часть ее тела — в страшных ожогах.

В машине скорой помощи Наталья позвонила матери Максима — Алене Вербениной, плача взахлеб, кричала в трубку: «Максима убили. Я с ожогами еду в Склифосовского. Если бы я понимала, что есть какая-то надежда, что он жив, я бы не ушла. Я бы с ним сгорела».

«Я весь год вместе с Наташей прокручивала каждую минуту того вечера, — рассказывает MSK1.RU Алена Вербенина. — Максим увидел толпу, бегущую к этой лестнице. И понял: пока он будет пробираться, за это время убьют человек десять, которым он преградит путь. Наташа до сих пор верит, что могла бы потихоньку, по одной ступеньке его вытащить».

Но Максим отъехал в сторону. Это было его решение. Когда он пропускал людей, уже понимал, чем это закончится.

Весь этот год Алена и Наталья были друг для друга спасательным жилетом. Мать Максима вспоминала, что на концерт группы «Пикник» они должны были пойти втроем. Но в тот вечер она не хотела мешать сыну.

«Он сказал: „Я же буду хорошо время проводить, а ты скучать“. Я ему тогда ответила: „Да ну, зачем мне третьей лишний быть там среди вас? Я тебя с удовольствием дома подожду с ужином“, — вспоминает мать последний разговор с сыном. — В тот вечер я бы не дала ему быть мужчиной. Он был бы просто моим сыном. И всё было бы хорошо».

Девушка инвалида-колясочника работает преподавателем в Московском педагогическом университете. Оттуда же с музыкального факультета выпустился и сам Максим. Его нередко можно было увидеть как на концертах, где он выступал, так и просто случайно. По вечерам в свое удовольствие парень пел на Старом Арбате. Мама лично его туда отвозила и наблюдала за выступлениями.

«После трагедии Наташа была в тяжелом состоянии. Врач сказал ей, что на восстановление потребуется больше полутора лет, — рассказывает мать Максима. — Самое страшное, после ожога у нее начался некроз тканей. Ей сделали глубокую пересадку кожи. После выписки Наташа мне рассказала, что она благодарна той жуткой боли. Иначе бы не перенесла то, что происходило у нее внутри».

Полгода назад мать Максима тоже стала неходячей: упала с чердака. Сама про себя говорит: «Теперь я полуинвалид». Но жалеет больше не себя, а сына, не может смириться со случившимся.

«Я осознала, что не смогу с этим жить, но как-то надо, — рассказывает сейчас Алена Вербенина. — Этот год, он как-то промялся, скажем так. Когда мне сказали, что Максим погиб, я была в ужасе и оцепенении. Но я не могла представить, что будет так, будто мне перекрыли кислород».

При разборе завалов спасатели не обнаружили тело Максима: там остался только пепел. Мать говорила, что, даже если со временем найдется хотя бы его косточка, она всё равно будет ждать.

«Мне у „Крокуса“ как-то легче. Я понимаю, что там — его последнее место. Я всё время стремлюсь туда попасть, но из-за травмы у меня еще ни разу не получилось, — делится мать Максима. — На открытие мемориала я хочу любым способом добраться. Я хочу быть там. Сколько смогу, столько простою».

20 часов 09 минут. Невольными героями событий в «Крокус Сити Холле» стали гардеробщики. Мальчики, которым на тот момент было по 14 и 15 лет, не растерялись и действовали по инструкции. Артем Донсков, Ислам Халилов и Артем Филимонов спасли сотни людей.

О том, что произошел теракт, подростки узнали, когда с верхних этажей повалила толпа перепуганных людей. Одна из сотрудниц «Крокуса» подбежала к ним и сказала о стрельбе, которую они и сами услышали через несколько минут.

Один из гардеробщиков — Артем Донсков — позвонил домой и сказал: «Мама, здесь стреляют». Мать мальчика, Александра, раньше работала детским психологом. Помимо сына, она воспитывает двух дочерей.

«Он позвонил через 2–3 часа после смены. Тогда я уже понимала, что что-то случилось. Им запрещено было пользоваться телефонами, — вспоминает Александра Донскова. — Когда сын сказал, что там стреляют, то сначала не поняла: в каком смысле стреляют? Он начал мне объяснять, я его перебила и спросила: „Ты уже вышел из здания?“ Мы договорились, где он будет стоять, чтобы мы его с мужем забрали».

По словам матери Артема, поначалу она даже не подумала, что в «Крокусе» произошел теракт. Первая ее мысль: кто-то взорвал петарды или запустил салют.

«Артем сказал: „Нет, мам, тут прям автоматная очередь“. Для меня это были жуткие эмоции. Я не могла в ту же секунду оказаться рядом с ним, — рассказывает мать Артема Донскова. — Неизвестно, что там происходит, а мой ребенок один. Я в панике начала одеваться. Муж сказал: „Остановись, останься дома с детьми. В таком состоянии ты не сможешь сесть за руль“».

Семья Артема Донскова живет недалеко от «Крокуса». Муж Александры звонил ей из машины по видеосвязи, и она увидела, что концертный зал уже полыхает.

«Были огромные пробки, приехало множество спецслужб. Муж не сразу смог пробраться к сыну, — делится Александра. — Когда Артем зашел домой в одной рубашке и жилетке, у него были огромные от испуга глаза. Но в то же время он был счастлив, потому что оказался дома. Я его обняла, как в первый раз в роддоме. И начала плакать».

После трагедии Артем продолжил работать гардеробщиком. Но уже в другом здании, которое принадлежит холдингу «Крокус Групп».

«После произошедшего морально тяжело его было отпускать, — вспоминает Александра. — Какое-то время он работал, а потом его уволили. И я всё еще сильно возмущена. Ребенок просто заболел. В день выхода на работу не смог предупредить. Поначалу Артем расстраивался, но потом у него началась активная подготовка к экзаменам: в этом году сдает ОГЭ».

20 часов 11 минут. Когда гардеробщики выводили людей из «Крокуса», в кабинете врача на минус первом этаже дежурила бригада скорой помощи. По правилам, они всегда должны быть на массовых мероприятиях.

В тот момент, когда врач скорой помощи Александр вышел из кабинета, на его глазах убили 10-летнюю девочку. Террористы выстрелили ей прямо в голову.

«Наша бригада была одна-единственная, которая работала в первые минуты, — рассказывает MSK1.RU Александр. — Даже когда здание обесточили и начался пожар, мы находились внутри. Вышли оттуда только с СОБРом, когда те всё проверили. Спецслужбы не просто выкладывались на 100%. Работа была за гранью возможного. Эта история оказалась неудобная для бизнеса».

20 часов 23 минуты. Бригаде удалось спасти как минимум 11 человек. К этому времени на место ЧП примчались спасатели. Они еще не знали, что террористы уже сели в машину и уехали. Информации на тот момент практически не было. Из здания вырывались языки пламени, крыша рушилась, люди кричали о помощи.

«Когда мы зашли в „Крокус“, было уже много погибших. От зала ничего не осталось. Были очаги горения и жженые балки», — рассказывает MSK1.RU командир отделения пожарно-спасательной части № 65 Станислав Шонькин.

Когда Станислав вместе с другими подразделениями оказался в фойе «Крокуса» (именно там в первую очередь начали стрелять террористы), он увидел мужчину с огнестрельным ранением в живот. Он лежал в луже крови. Пострадавшего передали медикам. Спасатели прошли вглубь огромного холла. Из-за дыма практически ничего не было видно.

«Где-то сзади я услышал женский крик. Я включил фонарь. И примерно на высоте 5–6 метров над рестораном был вентиляционный короб (вентиляция, по которой проходит воздух. — Прим. ред.), — вспоминает спасатель. — Те, кто там находился, своими силами проломили гипсокартон. И просили о помощи. Они из интернет-кабелей сплели канат до земли. Один мужчина спустился, а шесть женщин и ребенок побоялись».

Поиск и спасение выживших осложнялся еще и тем, что «Крокус» — здание со сложной планировкой. Из-за суматохи и паники зрители забыли или не смогли оказать себе первую помощь — закрыть лицо тряпкой. И задохнулись.

«В здании, помимо задымления, была высокая температура. При такой температуре даже кости начинают разлагаться, превращаясь в пыль, — рассказывает Станислав Шонькин. — Судя по всему, кресла там были сделаны из замши, поэтому вспыхнули моментально. К тому же замкнутое помещение. Балки металлические от температуры чуть ли не плавились».

21 час 37 минут. В тот вечер работали около 50 бригад скорой помощи. Для госпитализации пострадавших запросили силы из Москвы, в том числе вертолеты и реанимобили. Рабочие чаты медиков гудели от сообщений и звонков.

«Когда появились первые новости, у нас был шок. Еще примерно час мы не могли понять масштаб трагедии. Не верили, что такое вообще возможно, — рассказывает врач одной из московских больниц, дежуривший в ту ночь (имя мы скрываем по просьбе героя. — Прим. ред.). — Приехали абсолютно все заведующие отделениями. Были задействованы все специалисты хирургического профиля».

По словам врача, к ним в больницу одного за другим везли пациентов с огнестрельными ранениями.

Еще пять дней после теракта около тысячи спасатели МЧС, кинологи, строители разбирали завалы в «Крокус Сити Холле». Поисковую операцию завершили 26 марта.

22 марта 2025 года. Теракт в «Крокус Сити Холле» стал одним из самых крупных за всю историю России. После него чиновники заговорили о снятии моратория на смертную казнь. Вслед за этим многие вспоминали трагедию в Буденновске, взрывы жилых домов в Буйнакске, Москве и Волгодонске, «Норд-Ост», Беслан.

«Терроризм становится безыдейным, — объясняет религиовед и эксперт по терроризму Алексей Старостин. — В случае с „Крокусом“ мотивы были больше не идеологические, а материальные. Террористам пообещали деньги, и они действовали за деньги. Идеологическая составляющая у них тоже, конечно, была. Один из них говорил: „Я слушал проповедника“».

Но разница от того, за идею взял боевик в руки автомат или за деньги, для тех, кто лишился родных людей или пострадал, невелика. И противостоять нужно любому терроризму.

«Как бы это ни было неприятно для меня и для наших спецслужб, думаю, что основных выводов мы так и не сделали, — считает президент ассоциации ветеранов подразделения антитеррора „Альфа“ Сергей Гончаров. — После трагедии Госдума заколыхалась, поступила масса предложений. Внесли предложение, что теперь полиция и Росгвардия должны получать информацию о массовых мероприятиях. Кто-нибудь об этом сейчас слышал? Никто об этом больше не говорит».

После теракта территория около «Крокуса» была усыпана мягкими игрушками, цветами и свечами. Но стихийный мемориал убрали. Тогда близкие погибших сами сделали доску, куда прикрепили фотографии своих родных. Но, кажется, и ее хотят убрать: людям сказали, что поставят постоянный, и даже возвели. Официально его откроют сегодня в полдень.

«Это тот случай, когда лучше бы ничего не делали, — делится мыслями Ангелина Шалаева, которая во время теракта потеряла родителей и брата и стала опекуном 6-летней сестры Василисы. — За месяц возведут девятиметровую непонятную конструкцию. Абсурд заключается в том, что „мемориал в память о жертвах теракта“ никак не связан с самими жертвами. Выглядит то ли как отмашка, то ли как перформанс».

Эту просьбу, как уверяет Шалаева, игнорируют с аргументом «нет полного списка погибших».

«Те, кто знают, что этот мемориал нам пришлось выпрашивать, поздравляют с тем, что мы его добились, — уточняет она. — Но нас ни о чем не спросили».

После гибели жены Сергей Уткин в одиночку воспитывает двоих детей. Он работает в сфере IT с 9 утра и до 6 вечера. Помогает ему то, что дочь и сын учатся в школе, а после ходят в разные кружки.

Прошлым летом они ездили в лагерь в Узбекистан вместе с детьми, которых эвакуировали из Белгородской области. Сергей благодарен всем организациям, которые оказывают помощь, но мать детям уже никто не вернет.

«Самое жуткое в этой ситуации, что двое детей остались без матери, — рассказывает Сергей Уткин. — Тяжело было, особенно вначале. С помощью родных и близких получается это пережить. Забыть это, конечно, невозможно».

Родители Вероники, погибшей супруги Сергея, живут в Санкт-Петербурге, мама Сергея — в Одесской области. Отвезти детей к бабушкам получается только на каникулах. Всё остальное время они общаются по видеосвязи.

В память о Веронике Уткиной жители ее родного города Троицка создали стихийный мемориал: принесли цветы, игрушки и цветы. Но вскоре и от него ничего не осталось.

«У нас не принято говорить о плохом. Когда происходят подобные трагедии, то все почему-то хотят поскорее забыть о произошедшем, — рассказывает Нана Енгибарян, потерявшая во время теракта в „Крокусе“ мужа. — У нас принято говорить только о хорошем. Но ведь ужасные вещи всё равно происходят, и о них почему-то со временем начинают молчать. Но они никуда не деваются. За этот год я поняла, что самое главное — не быть равнодушным».

Спасшаяся вместе с дочерью Ксения Белова сравнивает случившееся в «Крокусе» с пожаром в кемеровском торговом центре «Зимняя вишня»:

«Многие ли помнят? Недавно в Крыму обстрелы были, дети пострадали. Думаете, этим летом никто не поедет в Крым? Мой свекор со свекровью живут в Курской области. И у них там чуть не каждый день „долбят“. Остальные знакомые будто бы не при делах, потому что их это не коснулось».

Мать погибшего в «Крокусе» инвалида-колясочника Алена Вербенина забыть о трагедии не может. Жалеет, что нельзя отправить себе сообщение в прошлое:

«Я бы хотела сказать той матери, чтобы она дорожила каждым моментом, — рассказывает Алена Вербенина, у которой в „Крокусе“ погиб сын Максим. — Я бы очень хотела, чтобы она была счастлива. А жизнь не всегда такая. Переживала из-за инвалидности сына. Надо было быть просто счастливой».

Александра Донскова — мать гардеробщика, который вечером 22 марта спасал людей, понимает, что через какое-то время любая новость, даже самая страшная, теряет актуальность.

«Люди погибли по причине какой-то недосмотренности, недоработок, каких-то вещей, которых могли бы избежать, — считает мать гардеробщика Александра Донскова. — Нужно говорить об этом. Многие трагедии у нас происходят по вине людей. Подобные кровавые уроки могут спасти нас от повторений».

Забыть трагедию не может пенсионерка из подмосковного Сергиева Посада, Ирина Вячеславовна. Ее дочь, Екатерина Дорофеева, вместе с мужем Павлом специально приехали в Красногорск на концерт «Пикника». Дома их ждали двое детей: 14-летняя Варя и 12-летний Вова. Но родители так и не вернулись. Опеку над братом и сестрой взяла их бабушка. Теперь для них она и мама, и папа.