«Они живые, просто не могут ко мне приехать». Как спустя 20 лет живет заложница теракта в Беслане, похоронившая двоих детей

3 сентября 2004 года в Беслане начался штурм школы № 1, где боевики удерживали более тысячи детей и взрослых. В теракте погибли 334 человека: 186 детей, их родители, учителя и силовики.

Учительница истории Надежда Гуриева пришла на школьную линейку с тремя детьми. Выжила только 8-летняя Ира, старшие Борис и Вера погибли. MSK1.RU поговорил с заложницей спустя 20 лет после теракта. Публикуем ее рассказ.

Это всё ощущается, как вчера. Нет ощущения, что 20 лет прошло. Если бы мой организм немножечко не начал сбоить, я, может быть, вообще бы не замечала, но организм сдает. Ну и в зеркало нет-нет, если на себя глянешь. Была блондинка, теперь седая бабушка.

Мои дети — для меня они куда-то уехали, они живые, просто не могут ко мне приехать. Вот если бы этого осознания у меня не было, я бы, наверное, уже это всё не выдержала. Ну, потом Иришка же есть, младшая моя девочка, которая мне не дает совсем уж развалиться.

Еще очень большое количество у меня появилось друзей. Казалось бы, если бы не это несчастье, мы бы никогда и нигде не встретились и не узнали друг друга. И с одной стороны, понимаешь, что вообще лучше б ты их не встретила никогда в жизни, чем… А с другой стороны, они уже близкие тебе люди.

Плохо без детей. Плохо. Постоянное ощущение того, что это неправильно. Родители не должны хоронить своих детей. Вот ну никак не должны. А если случилось, то надо учиться с этим жить. И не придумывать всевозможные кары небесные на других людей. И в данном случае и себя клевать тоже не за что, потому что невозможно было ничего там сделать.

Пишут, что я спасла детей, которые спрятались в котельной, когда не запустила туда террориста. Он хотел проверить помещение, но я сказала, что там больше никого нет, взяла за руку мальчика и сказала, что это точно последний.

Там было 17 человек, я потом узнала. Дети уже выросшие, которые там были, говорят, что я их спасла, что не каждый способен на такой шаг. Но особого героизма я не ощущаю своего. Просто я действовала так, как мне подсказывала моя голова в то время. Цели совершить подвиг у меня не было, у меня была цель — не пустить этого гада туда, и всё.

Это скорее всего что-то учительское. И у меня еще есть свойство характера такое: обычная реакция на экстремальные ситуации, а уже доходит потом. Вот мне и дурно стало, и соображать я стала только, когда оказалась уже в спортзале. А это (встреча террориста у котельной. — Прим .ред.) было до момента, когда нас загоняли. Тогда я еще не понимала, что происходит.

Ира — моя младшая дочь, ей еще восьми не было. Тогда она перешла во второй класс. Но она всё помнит. Она занимается памятью, делает фильмы про погибших, интервью с ребятами, которые выжили. Она приезжает к детям, выступает в школах, рассказывает обо всех этих событиях. Сейчас она тоже здесь, помогает нам очень в эти траурные дни.

Она поступила в медицинский, но ушла оттуда в пед. Гены никуда не денешь. Педагогическая наша наследственность сыграла роль. У нас вообще учительская династия с конца XIX века, очень много учителей в семье за это время. Я надеялась, что Иришка эту карму изменит, но всё равно. Она дефектолог-логопед.

Я преподаю, так и работаю в школе уже много лет. Вообще вот уже 45 лет работаю в этой школе, в первой школе. Сейчас у меня, правда, уроков мало, уже трудно мне чисто физически и очень много требует внимания музей. Мы начинали там с небольшого уголка, сейчас уже десятый зал мы собираем.

У нас нету 1 сентября давно. Все эти годы у нас в Беслане начинается учебный год 5 сентября. В Осетии-то нет, а вот в Беслане — да, начинаем с 5 сентября. Вообще в нашей в учительской семье, к сожалению, первое сентября перестало быть праздником в 2002 году. У меня папа умер в этот день. Для нас это уже был такой звоночек, что что-то меняется в нашей жизни.

Когда папы не стало, надо было, наверное, что-то менять. Мы же люди, так сказать, материалистического воспитания, без всяких отклонений куда-то в глубокую древность. Но этот теракт нас всех вернул в церковь, покрестил, почти всех.

На каждую годовщину к нам приезжают очень много людей. Вот я после сегодняшнего дня и всех этих интервью и экскурсий еле пришла домой. Люди почему-то считают, что нужно приехать именно в эти дни. Я понимаю, почему: они там поставили у себя в план и в эти дни приехали.

Каждый раз ты это пропускаешь через себя. Иначе смысла в этой встрече и в этом разговоре нет. Поэтому ты, когда принимаешь людей, стараешься как можно лучше рассказать, донести до них, что там было, чтобы они поняли. Поэтому это эмоционально очень тяжело.

Это важно, потому что как только мы забываем, сразу получаем следующую проблему, следующее несчастье большего масштаба. Сравните то, что произошло: Буденновск, потом Кизлярские события, Москва, «Норд-Ост», потом Беслан, теперь уже «Крокус» — посмотрите, какое количество заложников, жертв.

Важно на эти вещи обращать внимание, не забывать и рассказывать об этом. Человек он такой: он же забывает всё, старается не сильно зацикливаться на этих вещах. Хотя есть много таких людей, которые не имеют никакого отношения ни к Беслану, ни к республике, ни к национальности, ни к чему. Но для них вот эти события наши — это самое страшное горе.