«Привезла Дэвиду Линчу орхидеи». Актриса из «Аноры» Дарья Екамасова — об «Оскаре», любви, хейте и русском кино

Триумф «Аноры» (18+) продолжается. Независимая американская драма Шона Бейкера с русскими актерами одержала победу на Каннском кинофестивале и получила главный приз на «Оскаре», и о фильме заговорили не только как о событии в мировом кино, но и как о культурном мосте между Россией и Западом. Русский след в этой истории — не только признанная в киноиндустрии работа Юры Борисова, но и роль Дарьи Екамасовой. Актриса сыграла суровую жену олигарха. Дарья кардинально отличается от героини — она простая и лучезарная.

Дарья честно рассказала CHITA.RU о сегодняшнем русском кино, об «Аноре», реакции публики на картину, о том, каково это — быть русской актрисой в голливудском проекте, о любви, хейте и встрече с режиссером Дэвидом Линчем.

— Какая из ваших героинь наиболее далека от вас как от личности?

— Я думаю, персонаж из «Ганди молчал по субботам» (18+) — фильм, в котором мы снимались с Марком Эйдельштейном совершенно недавно. Я там играла бездомную — бомжиху. То есть я была женой олигарха, а потом сразу — бездомной. И у нас с Марком дуэт. Мы снялись в трех фильмах летом, и везде у нас абсолютно полярные образы. Нравится не повторяться. Но вот в «Ганди», наверное, нашли что-то такое, далекое от меня, где легко было попасть в штампы, но я старалась этого не делать и подошла к этому, мне кажется, с другой стороны.

— Какие моменты на съемочной площадке вы цените больше всего?

— Когда на площадке есть любовь. Бывает такое, что приезжаешь — и все друг друга любят. Считаю, это должно быть базой и основой любой съемки. Бывает так, когда происходит недопонимание, склоки, и всё это сильно влияет на творчество.

Я считаю, что все должны уважать друг друга, поддерживать, помогать. И если я не чувствую этого, мне тяжело работать. Да, понятно, что нас, артистов, пытаются от всех отстранить, чтобы мы ни с кем не пересекались, но интуитивно всё это чувствуешь.

— То есть у вас был опыт работы на тех площадках, где не было любви?

— Конечно.

— А больше было тех площадок, где она была, или тех, где ее не было?

— Больше — когда была.

— Как думаете, что хотят видеть на экране люди?

— Столько всего снимается, такой большой выбор, что зритель просто не успевает всё смотреть. И я встречаю много людей, которые просто не смотрят [телепрограммы, фильмы и сериалы]. И это люди не из мира кино, это зрители, живые, которые говорят: «Мы вообще ничего не смотрим, максимум раз в полгода ходим в кинотеатры с детьми».

И в этом и проблема, вообще мировая, не только у нас — зритель стал уходить из кинотеатров. И наша задача — его заинтересовать, заинтриговать, заставить ждать что-то хорошее. И, соответственно, выпускать качественный материал.

— По вашим ощущениям, русский зритель был готов к таким фильмам, как, например, «Анора»?

— Не знаю. Мне кажется, он ко всему готов. Особенно это видно по промежутку с начала 2000-х по 2010 год, когда я снималась. Много независимых фильмов. Готов ли был зритель к успеху «Аноры»? Мне кажется, готов. Русская душа всегда верит во что-то хорошее.

— Я о том, что, будто бы наша аудитория больше к массовому кино приспособлена, «Анора» же — вдумчивый фильм, с замыслом, высказыванием.

— Знаете, я хоть и не следила за цифрами, но, насколько знаю и чувствую, путешествуя по миру, «Анору» посмотрели вообще все. В Америке она как «Титаник». И несмотря на то, что мы снимали независимое кино, «Анора» всё-таки стала кассовым фильмом, который увидело огромное число зрителей. Можно сколько угодно сниматься в кассовых фильмах, но они не доходят до зрителя. А мы снимали для него. И не думали, будет ли фильм коммерчески успешным, и уж тем более не думали, поедем ли на «Оскар». Просто снимали кино. Получали удовольствие. На площадке было много любви, а маленькие фильмы и нельзя снимать без этого.

— Какой самый мудрый совет вы получали от человека своей профессии, может быть, от коллеги?

— Наверное, первый и главный постулат был от моего мастера Александра Шалвовича Пороховщикова. Он однажды сказал нам, что очень важно оставаться человеком перед самим собой в этой профессии. Важно приходить домой и, глядя в зеркало, не чувствовать стыда. И вот я уже 20 лет несу это в себе, и пока не было стыдно, слава богу.

— Вы поступили в ГИТИС в 19 лет с пятой попытки, то есть не сразу это удалось. Но теперь вы стоите на сцене вместе со звездами Голливуда. Почему так получилось, что не сразу поступили, и почему не сдались?

— Не знаю. Я просто поступала и никогда ничего не планировала. Я начала сниматься еще на первом курсе музыкального училища, и внутри что-то двигало. Почему так вышло, что с пятого раза? Я уже снималась, и обычно съемки в конце весны были. И я приходила на поступление в самой последней десятке, когда уже тысячу человек посмотрели. Мне иногда кажется, что если не планируешь, но суждено, всё равно это получишь. Точно так же, как у тебя есть точка А и точка Б. Есть выбор. Но какой бы выбор ни сделал, всё равно придешь в точку Б. Ты можешь прийти туда кратчайшим путем, а можешь идти долго, криво, но всё равно придешь. И так во всем. Я уже не один раз анализировала важные события и понимала, что, что бы ни делала, иногда даже против этих событий, они всё равно происходили.

И, мне кажется, если прислушаться к сердцу, подсознательно почувствуешь, куда идти и как идти. И то же самое с «Оскаром». После церемонии прошло два месяца, и уже как-то начинаешь понимать, что произошло и что за чувства там, на сцене, испытывала. У меня не было задачи получить «Оскар» и оказаться там. Но я никогда и не чувствовала никаких преград, чтобы прийти на эту сцену.

Даже когда мы сидели в зале, не было такого: «Вау, мы победили». Я скорее думала о том, что я не сфотографировала свое платье — его сделала известная дизайнерша, и единственная возможность показать его — выйти на сцену.

— Что посоветуете тем, кто мечтает стать актером, но у них, как и у вас, не получилось поступить в ГИТИС с первого-второго раза — и всё, больше не пытаются.

— Мне кажется, если человек перестает поступать, значит, либо его судьба всё равно приведет туда с другой стороны, либо ему просто это не надо.

— У вас есть наставник в мире кино?

— Нет, наставников, наверное, в моей жизни нет, но есть люди, которые оставили отпечаток. Самый важный сделал, думаю, Дэвид Линч. Он сказал мне несколько фраз, которые я запомнила и за которые буду ему благодарна до конца жизни.

— Поделитесь, какие?

— Долгая предыстория. Думаю, когда-нибудь мы сделаем об этом отдельное интервью.

Смирнов (режиссер Андрей Смирнов, у которого Дарья снималась в главной роли в ленте «Жила-была одна баба» (18+). — Прим. ред.) однажды сказал классную штуку, тоже запомнила: «Никогда никого не слушай», — но это он имел в виду тех, кто будет навязывать что-то про тебя. И мой муж тоже сказал важную вещь: «Мнение другого человека к тебе истинному не имеет никакого отношения».

— И всё-таки про Дэвида Линча. Как так вышло, что вы с ним встретились?

— Я снималась в главной роли у Бена Баренхольца. Человека, которого в Америке называют отцом и прародителем всего независимого кино, человека, подарившего миру братьев Коэн, Джармуша, Даррена Аронофски и Дэвида Линча. Дэвид однажды приехал к нему, когда его отчислили из киноинститута, и жил у Бена на диванчике. Бен сделал из него звезду. И когда Бен в старости пригласил меня сниматься в его фильме, Дэвид очень поддерживал нас, и когда Бен уже начал болеть, мы с Дэвидом ездили и представляли фильм по Америке. К сожалению, фильм так и не вышел, потому что Бен умер. А там, в Америке, всё сложно с авторскими правами.

Недавно я приехала на могилу Дэвида Линча, и там не было вообще ничего — пустой такой квадратик из земли, не было даже памятника. Я ему привезла орхидеи.

— Какие, на ваш взгляд, главные проблемы в русском кино? И какие, наоборот, плюсы?

— По моему субъективному мнению, проблемы всегда начинаются со сценариев. Есть классные сценарии, но это большая редкость. Я стараюсь читать всё, что мне присылают, и часто бывает так, что тебе всё нравится, подключаешься, а потом вдруг резко будто энтузиазм у автора теряется, и сценарий уходит в другую тональность, теряет изначальные смыслы, и, соответственно, и я теряю к нему изначальный интерес. Сценарий — это база. С хорошим сценарием можно снять хороший или плохой фильм, но с плохим сценарием снять хороший фильм невозможно.

— А чего не хватает в сценариях?

— Так даже не скажешь. Может быть, это субъективно и я не права, может быть, просто эта история не так резонирует со мной, потому что бывает такое, что проходишь через определенный жизненный этап, читаешь сценарий и понимаешь, что там отражается и твоя история, которую ты проходишь. И вот если эти мэтчи происходят, ты горишь.

У молодых режиссеров проблема с деньгами — вечно денег на кино не хватает. А у больших режиссеров, великих, которые у нас еще остались, которых надо носить на руках, тоже нет возможности снимать то, что они хотят. Вообще, мне кажется, происходит титанический сдвиг киноэпох — мы уже перешли в новую эру, которая несется, быстро развивается. Несмотря на то, что мы еще сильно отстаем, допустим, от тех же американцев в производстве, в то же время мы быстро развиваемся. И успеть бы за этим, не потерять кино как искусство, как сильнейший инструмент общения со зрителем. Вот здесь важный пункт, который нельзя пропустить.

— Как вы впервые узнали об «Аноре»? И как туда попали?

— Это тоже долгая история. Но постараюсь в двух словах. Еще давно-давно мне позвонил Карен Карагулян. Мы с ним подружились, когда я играла в театре в Нью-Йорке, он приходил ко мне на спектакль.

Он позвонил и попросил у меня телефон Серебрякова. Это было лет 5, наверное, назад. Я дала ему Лешин телефон, он сказал: «Мы сейчас будем инди-фильм снимать. Женских ролей для тебя нет: одной там 17 лет, другой 55». Ну и всё, я про это забыла. А потом, спустя много лет, так всё совпало, что позвонил Шон (Шон Бейкер — режиссер «Аноры». — Прим. ред.) — у нас был получасовой созвон в Zoom с ним и с Самантой (Саманта Куан — супруга Шона и продюсер его фильмов. — Прим. ред.). Они попросили меня сделать пробы. И позвали.

— А как произошел этот момент, когда вы с Шоном созвонились, как вы друг с другом сконнектились?

— Он искал мою героиню по всему миру. И много русскоговорящих актрис пересмотрел — и в Америке, и в России, и в Лондоне. И в какой-то момент ему несколько человек сказали: «Екамасова». И Карен сказал, и Юрий Борисов сказал.

И как-то всё это совпало, всё по иронии судьбы. И это совпало и с моим жизненным этапом, когда у меня была большая главная роль одного очень большого фильма здесь, в России, и несколько съемочных дней там. Но душевное состояние было такое, что я понимала: надо куда-то уехать далеко-далеко и побыть одной.

И я выбрала «Анору». Потом вышел тот большой проект в России, который бомбанул так, что я думаю: «О боже мой! Как же так?!» Ну а потом вышла «Анора», и уже всё встало на свои места. Ни о чем не жалею.

— А какой это был проект?

— Не буду говорить! (Смеется.)

— Расскажите о вашей героине из «Аноры». Кто она для вас внутренне и драматургически?

— Когда Шон меня утвердил, я сказала, что не буду делать старческий грим и играть героиню, которая на 17 лет старше меня. Он сказал: «Нет, почему? Она же может быть и молодая!» И для себя я вообще придумала, что она когда-то была такая же, как Анора, завлекла к себе богатого дядечку и тут сильно испугалась, что в семье появится еще одна такая. И я думаю, что это было правильно. А так, знаете, в Америке меня зовут Hells Mother — адская мамочка. Но в последнее время стали там налетать на меня женщины, успешные, уверенные в себе, и говорить: «Ты меня сыграла в кино! У меня трое сыновей — я точно так же поступила бы, как и ты!»

— Как вы оцениваете реакцию мира и россиян на этот фильм? Мне лично безумно понравилась «Анора», но вокруг много людей, которые будто бы не поддержали фильм и не испытали чувства гордости, хотя это, можно сказать, наше. Вот что вы об этом думаете?

— Не знаю… Я до сих пор практически ежедневно получаю сотни писем с признаниями в любви к «Аноре». Всем моим друзьям нравится. Я не осуждаю людей, которые не поняли фильм, потому что они смотрели дублированную версию — это вообще другое кино. Естественно, после Каннского кинофестиваля мы все следили за прессой, и было очень интересно, что говорят, но, когда туда стала вмешиваться и политика, и многие другие не относящиеся к искусству обсуждения, я просто перестала всё читать и стала просто жить свою жизнь. Я считаю, что и не надо ничего читать. Мы родили фильм, сделали его, вложили туда душу, и он живет своей жизнью. А люди, которые не рады за своих… ну что тут скажешь? По себе знаю: если бы кто-то другой снялся в американском проекте, который получил бы пять «Оскаров», и это были бы русские, неважно кто, я бы радовалась. Потому что я считаю, что, когда выстраиваются стены между странами, мы проложили мост. Культурный мост. И Дэвид Линч однажды сказал мне: «Ты носитель великой русской культуры. Ты должна это нести в мир».

— Как думаете, почему вообще возникла парадоксальная ситуация: соотечественники смогли не поддержать фильм, а иностранный зритель сделал это? Не искали ответ?

— Я правда не знаю. Опять же, может быть, потому что они не знают английского и смотрели дублированную версию. Я, например, раньше тоже смотрела дублированные фильмы, но, после того как я увидела, как изменилась «Анора» с дубляжом, теперь я смотрю фильмы только без перевода. Я поняла, как меняются смыслы, по-другому выглядят герои. Советую этим людям посмотреть [фильм] с оригинальной дорожкой, с английским языком. Тем более что там 60% фильма — на русском.

Меня это всё не задевает, но и не могу сказать, что всё равно. Но мне хватает того успеха, который был от Индии до Австралии, от Новой Зеландии до Лос-Анджелеса, и как люди там понимают.

— Импровизировали ли вы на съемках «Аноры» или всё шло по сценарию?

— По сценарию, но с элементами импровизации. Шон давал нам некую свободу, было доверие. Были необходимые опорные точки, но в том, что касается игры, была свобода.

— Может, поделитесь удачной импровизацией там?

— Когда я ногой лестницу толкнула. (Смеется.) Все думают, что это было специально. По внутреннему темпоритму некогда было ждать, когда она откроется, и поэтому я ее пнула. Это абсолютно смэтчилось с характером моей героини. И Шон, когда это увидел, завизжал прямо!

— Как шла работа с режиссером? Пытался ли он через вас и других актеров из России понять, что такое русскость? Как-то с вами консультировался?

— Мне кажется, он так долго писал этот сценарий, так хорошо уже знал, что хочет… При этом выбрал нас и доверял нам. Возникала некая синергия, которая рождала правду. Вы знаете, когда абсурд на грани фарса рождает правду, мне кажется, вот это у нас и случилось.

— Удалось ли вам что-то предложить, например, для сценария? Из опыта, языка, национальных особенностей?

— Ну это некое соавторство. Когда работаешь с настоящим художником, он не просто тобой «рисует», не просто тебе всё отдает — вы вместе существуете, советуетесь, что-то подсказываете, привносите. Я уже не могу выделить точные моменты — всё шло по течению. Мы обговорили образ, я предлагала что-то. Уже на моменте проб отправляла Шону три разных Галины Захаровны, и он понимал, что мы можем слепить всё, что захотим. А так как роль была небольшая, она должна была быть сочной, яркой. Хотя мы, опять же, об этом не задумывались, когда снимали. Хотелось честно и в то же время в жанре сыграть эту историю.

— Быстро ли возникла «химия» с другими актерами?

— Очень быстро. Во-первых, я приехала туда, когда мальчишки уже три недели снимались. Перед съемками они приехали ко мне, рассказали, как всё идет. И вот я поехала на площадку. Леша Серебряков прилетел. У нас там постоянно что-то случалось: то ковид, то еще какие-то проблемы — и мы все вместе сидели в одной комнате этого аэропорта, Private Jet, и Майки с нами была.

С Майки мы очень подружились. Несмотря на то, что она родилась и выросла в Лос-Анджелесе, с совершенно другим менталитетом, она тонко понимает русскую душу и с ней легко общаться. Мы все объединились на этом проекте и продолжаем до сих пор поддерживать друг друга.

— А вообще, русские в «Аноре» — они какие?

— Они живые. Мне кажется, мы показали несколько типов русских. И нельзя сказать, кто из нас самый «русский». Русская душа — она же настолько многогранная, в ней столько оттенков, столько переплетенных характеров в одном человеке… Так что мы постарались показать многогранность русской души: от пьяниц до благородства, от жадности до щедрости, от любви до ненависти. Только в русском человеке может так переплетаться всё это сразу.

— А во время съемок вас как русскую актрису как воспринимали зарубежные коллеги? Существовала дистанция или, наоборот, был интерес?

— Мы все варились в одной каше. Я снималась в сериале The Americans («Американцы») (18+) несколько лет назад — вот там всё по-другому: трейлер, привели, увели. А здесь — мы все вместе. В принципе, я не могу сказать, что съемки независимого фильма в Америке и в России сильно различаются. Особенно, когда это команда единомышленников.

— Как вы оцениваете, меняется ли отношение к русским артистам на Западе?

— Русская школа очень ценится. Просто для нас не так много ролей, и, возможно, тот материал, который предлагают, — он гораздо слабее. Ну, допустим, здесь, у режиссера Владимира Ивановича Хотиненко, я играла Надежду Крупскую, а Ленина играл Миронов. А там эту же роль играла бы Скарлетт Йоханссон. Всё равно есть какие-то пока еще преграды, может быть, из-за языка, акцента, политических отношений между странами. Но в то же время всё меняется.

— Юра Борисов, правда феномен, как его называют во всем мире?

— Ну, если весь мир так говорит, значит, наверное, да.

— А вы как считаете?

— Мне сложно судить, потому что я Юру знаю уже очень давно, и его семью тоже. Я их всех очень люблю. И, конечно же, считаю его абсолютным самородком. Но в первую очередь уважаю в нем человеческие качества: его внутреннюю стабильность, благородство. В нашей жизни, где все бегут и думают только о себе, да, согласна, он феномен.

— Вас заметили после «Аноры» на Западе? Начали поступать интересные предложения?

— Да. Мне кажется, «Анора» стала некой ступенькой. Теперь подсознательно на нее равняешься. Хотя… знаете, мне всё интересно попробовать. Я вообще не застреваю в одном образе — роли не повторяются. Например, наступил такой этап, когда все вдруг увидели, что я могу играть такую женщину, как в «Аноре», и начали приходить десятки сценариев с этим типажом. Я понимаю, что это нужно просто переждать — потом появится возможность сделать что-то совсем другое.

А мне ведь именно это интересно — всё время пробовать новое. У меня нет цели «захватить Америку» или, как модно желать, «получить свой „Оскар“». Я шучу: «Вы хотите, чтобы я вообще дочку свою не видела?» Конечно, поработать с большими художниками из разных стран — мечта. Но не ради хайпа, не ради наград, а для себя, чтобы в профессии попробовать всё по максимуму. Я именно из этого исхожу.

— Не расстраивает то, что предлагают один и тот же типаж? Может, есть желание сыграть хрупкую, нежную девушку?

— После «Жила-была одна баба» лет 8 приходили почти одинаковые сценарии. Все видели во мне только такую женщину. И я долгое время вообще не снималась. Поэтому — нет, не расстраивает. Так устроен кинобизнес. Мне однажды агент сказал: «Давай тебе сделаем такую прическу, такой стиль и будем тебя так подавать». А я ответила: «Ну окей. Раз-два ты меня продашь, а потом что?» Это нормальная история — и у нас, и в Америке. Например, оттуда мне предлагают много ролей в хоррорах. Ну вот так меня видят. Будет шанс — сломаю образ.

— Что бы вы сказали Аноре, если бы у вас была возможность с ней поговорить?

— Я бы посоветовала ей попробовать полюбить себя, отдохнуть, позвонить Майки Мэддисон и пригласить ее на обед. (Смеется.)

— Что вас больше всего, помимо триумфа фильма, поразило на «Оскаре»?

— Наверное, то, что все это действительно происходит. Хотя нельзя сказать, что прямо шокировало. Просто если бы мне кто-то сказал, что я буду стоять на этой сцене, да я бы не поверила. Но всё шло шаг за шагом, одно вытекало из другого. Я старалась быть в моменте, прожить всё честно. И просто плыла по течению и радовалась.

— А как вы там себя чувствовали? Удалось ли пообщаться с кем-то из кумиров?

— С Эдрианом Броуди. Прекрасный человек.

— С каким режиссером мечтаете поработать?

— Пусть будут братья Дарденн.

— Какую роль мечтаете сыграть?

— Хочу сниматься в фильмах про любовь. Мне кажется, что на данном этапе жизни мне есть чем поделиться со зрителем.