«Рок-концерт — это не детский утренник»: группа ЙОРШ — о концертах, старости и патриотизме

ЙОРШ — команда из подмосковного Подольска, входит в число самых известных панк-групп СНГ. Кроме того, это один из немногих панк-коллективов, которые всё еще выступают в России. Один из их альбомов — #Нетпутиназад — стал «платиновым», то есть он разошелся тиражом в более чем 10 тысяч экземпляров.

Сейчас у группы тур по стране. Перед масштабным концертом в Москве, который пройдет 28 октября, солист группы Дима Сокол дал MSK1.RU большое интервью, где рассказал про свою целевую аудиторию, планы и внутреннюю кухню.

— Почему именно ЙОРШ, мы уже знаем. Вы никогда не думали о смене названия?

— У нас в какой-то момент серьезно вставал вопрос о том, чтобы сменить название группы и, так сказать, начать всё с чистого лица. Но в итоге сошлись на том, что будем нести свой крест до конца. Решили, что будет честно показать слушателю все этапы развития.

Весь скрытый потенциал названия мы поняли только спустя время. Нашу группу очень легко найти в строке поиска, потому что очень мало слов начинаются на Й. Я сейчас работаю на музыкальном лейбле и по долгу службы помогаю начинающим артистам. Некоторым я прямо рекомендую сразу менять название, потому что с тем, что есть у них, не попрет: при них я вбиваю название в поиск и выпадает еще десять таких же групп или артистов.

— Как вы с группой видите своего зрителя?

— Если говорить о каком-то собирательном образе, мне кажется, слушатель группы ЙОРШ сейчас — это 30-летний менеджер среднего звена или дочерний руководитель с ипотекой и двумя детьми.

Наша аудитория, слушая нас, должна брать свою жизнь в собственные руки. Будет круто, если мой слушатель станет мэром каких-нибудь Химок, и когда ему положат на стол законопроект о вырубке очередного Химкинского леса, он вспомнит меня и не подпишет этот документ. Я чувствую себя как учитель у доски, закладывая определенные мысли. Это медленный путь, но потом эти люди вырастут и изменят мир к лучшему.

— Когда группа только создалась, была ли мечта собирать большие концерты?

— Любой мальчишка или девчонка, которые увлекаются рок-музыкой, бывает, стоят перед зеркалом и поют в расческу, представляя, что они перед стадионом. Но мечты эти, скорее, как о полете в космос. И когда мы начали играть, это было примерно так же. Мы — это абсолютный антагонизм миру поп-музыки, когда есть просто красивые мальчик или девочка, которые хорошо поют, а за ними стоит целая команда.

Вот и мы были сами себе концертные директоры, сами себе SMMщики и рекламщики. Диски тоже сами записывали и распространяли — и жнец, и жрец, и на дуде игрец, на первых порах. Сейчас у нас 7 человек в команде — 4 музыканта, звукорежиссер, пресс-атташе и концертный директор. В том числе у нас есть отдельный человек, который следит за чистотой наших помыслов (смеясь, добавил Дима).

— Были ли какие-то выступления, которые ты, откровенно говоря, считаешь плохими?

— Я считаю косячным наше появление на фестивале «Будущее» — могли бы сыграть намного лучше. Я много лет борюсь с алкоголем, но враг опасен, хитер и коварен. Если ребята из группы могут немного выпить перед выступлением и отыграть нормально — проблем не будет, то если я выпью бутылку пива, то через две недели меня будут из запоя прокапывать.

Мне кажется, это какой-то подсознательный выход из зоны комфорта. Поэтому фестиваль «Будущее» — это моя головная боль, я был там просто никакой. Но этот плохой опыт заставил меня задуматься и позволил мне всё последующее фестивальное лето сыграть на ура.

— Как вы вообще переживаете такие длинные туры и переезды? Все-таки вам уже не 20 лет, когда можно не спать двое суток и организм на это никак не отреагирует.

— Просто ко всему привыкаешь со временем, тем более, если это любишь. Мы в первом сегменте отыграли 20 концертов. И 20 дней подряд у нас были концерты нон-стопом. В два единственных выходных мы решили сделать фанатам подарок и анонсировали два дополнительных концерта в Омске и Новосибирске, потому что билеты там быстро раскупили. Мы тогда доехали до Барнаула и завернули в эти города на обратном пути.

Со стороны это выглядит классно и романтично, а на самом деле 8 часов в сутки находишься в дороге. Приезжаешь весь разбитый и уставший, нужно выгрузиться, выступить, как будто ничего этого не было, дай бог, поспать часа 2–3, и снова в дорогу. Расстояния в Сибири огромные, бывает — отвыступали, а следующий город у тебя в 900 км, и нужно вставать в 3 утра, а в 4 уже садиться и ехать.

Думаю, лет через 10 будет уже сложновато так путешествовать, и мы станем старыми ворчливыми дедами, у нас будет всё болеть, будет хотеться комфорта, спать и лекарства принимать. Пока держимся. Иногда я смотрю на более молодых ребят и думаю, как было бы классно, если бы движуха, которая у нас сейчас, была бы, когда мне было лет 25.

— Заметил ли ты резкий набор популярности жанра в последние годы?

— И в музыке, и в моде на музыку наблюдается определенная цикличность: аудитория вырастает, а за ними идет следующее поколение, которое считает, что всё, что было до них — это отстой. Витки в рок-музыке попадали на определенное время — 1987 год, потом «мой 2007-й».

Тогда будет пик. В 1987 год и до этого было так называемое поколение бэби-бумеров — огромное количество детей родилось именно в этот период, на улицах было много молодежи. Но в 2007 году это было гиперутрированно — улицы были полны неформалов, движения расцветали, классно было.

С одной стороны, хорошо — общество стало менее радикальным, с другой стороны, мне лично тогда было интереснее жить.

— Как ты относишься к тому, что некоторые говорят, что ЙОРШ — это попсовый панк?

— Для многих группа ЙОРШ становится точкой входа в рок-музыку. Я считаю, что это очень круто, и благодаря нам широко расширился ореол влияния панк-музыки на сознание гражданина.

Я в шутку иногда привожу пример: представь девочку лет 14, которая захотела узнать, что такое рок, и сходить на концерт. Она обратилась к старшему брату, и он решил ей сразу показать, что такое настоящий рок-н-ролл. Вот они пришли на концерт, а там группа поет про сатану и трупы животных. Эта девочка смотрит на это всё и думает: «Да ну на фиг этот ваш рок-н-ролл, я лучше пойду кальянный рэп послушаю». А если бы у нее первый опыт был полегче, типа нас, то она бы могла войти в течение. И уже через год сама с этими мужиками на сцене могла бы петь про трупы животных. Шучу.

— Из-за набора популярности группы и в целом массовой истерии по жанру у вас наверняка появилось много совсем молодых фанатов, которым может быть лет меньше, чем группе. Как вы с ребятами к этому относитесь? Чувствуете ли себя старыми?

— Да, действительно, первое упоминание в летописи у нас — это 2003 год, но вообще-то у нас три рождения: 2003 год, 2006-й и 2015-й.

Конечно, всегда хочется думать, что ты молодой, вечно пьяный и красивый. Но нам нужно уважать свой возраст и любить себя такими, кто мы есть. Нет ничего противнее 40-летнего дядьки, косящего под подростка.

У нас сейчас самый прекрасный возраст, когда мы уже чего-то добились и у нас еще есть силы идти дальше. У меня у самого дети, я стараюсь с ним больше общаться и идти в ногу со временем. Но я отдаю себе отчет, что мне через пару месяцев 37, и совсем со школьниками тусоваться уже кринжовенько.

— Были ли какие-то из ряда вон выходящие запоминающиеся ситуации в прошедшем сегменте тура?

— Самый яркий и запоминающийся тур — это всегда первый, тогда думаешь: «Ого, я рок-звезда вообще, я тут всё разнесу». Что бы ни случись, всё круто и взрыв башки. А когда это уже десятый тур, то ты видел всё.

В Самаре был неприятный случай, на одной из песен сделали «стену смерти», и кто-то из слушателей, видимо, понял это слишком буквально и начал просто бить человека с противоположной стороны. А это не круто, мы не любим, когда драки происходят на наших концертах, хотя, бывает, сами в них участвуем, чтобы народ успокоить.

В целом тур проходит штатненько и гладенько. Мне больше всего запомнилось, когда в туре ко мне жена прилетела в Екатеринбург. Я потом еще дня три довольный ходил и говорил, какой же классный тур.

— Как вы сохраняете хорошие отношения в коллективе, учитывая такие длинные туры?

— У нас есть фишка, что после тура мы с ребятами из группы берем паузу, занимаемся своими делами и вообще в это время друг с другом не общаемся. Такая вот у нас модель сохранения психического и ментального здоровья, чтобы просто друг друга не поубивать.

Сначала думаешь, что тур — это рок, девчонки, веселье. На самом деле нужно три недели провести в автобусе с пятью мужиками, у которых разные привычки и одинаково тупые заезженные шутки. Это совсем не тот рок-н-ролл, который ожидаешь.

— Каждый концерт начинается с фразы: «Это группа из города Подольск». Почему?

— Мы очень гордимся, что мы такой подмосковный региональный коллектив. Когда мы только начали заниматься музыкой, то откуда ты, играло большую роль. Есть у меня такой местечковый патриотизм к Подольску. Где-то году в 2014 даже какие-то ультраправые пацаны-земляки относились с уважением: «Это наши пацаны, они молодцы, они наш город представляют». На фоне местечкового патриотизма все остальные различия стираются. Сначала Подольск, а потом всё остальное. Такая модель социального клея.

— Ты патриот? Что для тебя вообще значит это понятие?

— Я патриот с той точки зрения, с какой я вижу патриотизм в стихах Сергея Есенина, в частности, в поэме «Анна Снегина», в первой главе. Для меня патриотизм — это оставаться со своей родиной, со своими близкими людьми в сложное время, это моя малая родина — город, в который я люблю возвращаться. За последние 100 лет в России сменилось 3 политических строя — и что из этого считать Россией? Царя, коммунистов или демократов?

Я далек от любой политики, в том числе от оппозиционной, стараюсь держаться как можно дальше. И быть против всех. Никому не верить и жить своей жизнью. А лучше заниматься благотворительностью, помогать другим.

— Я правильно понимаю, что группа занимается благотворительностью?

— Рок-музыканты — это на самом деле одни из самых сочувствующих и понимающих людей, имеющих относительную медийность и возможности влияния. К нам обращаются, и мы можем что-то делать не только исходя из своей собственной выгоды. Мы стали участвовать в благотворительных инициативах и втянулись.

Мы с Фондом Хабенского сделали благотворительный проект — люди перечисляли деньги, и от этого получали лоты и вознаграждения от нас. А весь плюс мы перечислили Фонду Хабенского. Это было интересно, и наши слушатели втянулись, хотя мы сами с этого проекта ничего, кроме геморроя, себе не заработали (смеется). Недавно человек, который помогал организовывать концерт в Набережных Челнах, весь плюс с концерта отправил в Фонд по борьбе с лейкемией. Он посмотрел, что его любимая группа такими вещами занимается, что-то у него щелкнуло в голове, и включился.

— Концерт в Москве — это самый большой концерт, который когда-либо был у группы. Чем вы планируете удивить зрителей?

— Не знаю, насколько это всё дело получится, но мы не хотим делать рядовой панк-концерт. Мы подготовили фишки с взаимодействием с аудиторией и уникальный видеоряд, не тот череп, который у нас крутится на каждом концерте, который мы любим, и он никуда не денется, но и кое-что, чтобы было интересно не только слушать, но и смотреть. Плюс ко всему мы хотим сделать антураж сцены и очень заморачиваемся по этому поводу.

— Планирует ли группа туры за границей?

— Да, почему нет. Мы были раз на Украине, с туром, где-то в 2017-м. Много раз мы были в Беларуси, там давать концерты не так просто, как в России, но мы стараемся традиционно раз в год ездить в Минск. На следующий год у нас запланированы концерты в Казахстане. Еще мы периодически ведем переговоры и с Италией, Испанией и с Израилем. У нас есть такой пунктик в тетрадке карандашом на полях, что мы хотим выйти на Восточную Европу и страны ближнего СНГ, но для начала нужно дойти до уровня группы категории «А», чтобы дома себе ни в чём не отказывать и уже пробовать давать концерты за границей. Дома, понятно, что если мы прилетим в условный Новосибирск, то соберем полный зал, а там…

— Сейчас многие музыканты, твои коллеги по цеху, перестают давать концерты и уезжают из России. Как ты к этому относишься? Думал и ты когда-нибудь уехать?

— Я не вправе осуждать тех, кто уехал, они не вправе осуждать тех, кто остался. Мне, чтобы уехать, нужно увезти жену, троих детей, бывшую жену, потому что она троих детей не оставит, маму... Я мог бы себе позволить с супругой улететь в Таиланд, и даже не занимаясь музыкой, чувствовать себя прекрасно где-то под пальмой уже два года, не думая возвращаться.

Что будет через пару лет? Одни патриотические фестивали: Шаман, «Любэ» и т. д., и т. п. А тут есть Дима Сокол и группа ЙОРШ, которые выходят на фестивали и поют «Боже, царя хорони».

— Многие музыканты открыто высказываются о каких-то событиях в мире. А у тебя есть что сказать?

— Я стал музыкантом, чтобы менять мир через музыку и через творчество — я лучше буду высказываться в песнях, чем делать какие-то заявления, которые потенциально могут навредить мне, моей семье и моим слушателям. Не все это одобряют — некоторые ждут от меня чего-то.

Я считаю, что артист должен заниматься музыкой, а если бы я хотел высказываться, я бы стал политиком. Можно что-то сказать, а потом твои песни запретят, твои слушатели обломаются, то, что ты развивал долгое время, разрушится, а высказывание твое через пару дней никто не вспомнит. А вот музыка живет много дольше и люди могут слушать и делать какие-то выводы сами.

У нас в новом альбоме всё достаточно метафорично, к примеру, о том, как дети в песочнице в солдатиков играют, но понятно, что это не о детях в песочнице. В этом великая сила искусства и творчества мысли и заключается.

Ранее MSK1.RU уже проводили репортаж из толпы фанатов «Короля и Шута», после концерта памяти Горшка. А также проводили интервью с другой популярной артисткой Алёной Швец.