«После Грозного мне уже ничего не страшно». Колонка репортера, которая съездила в Чечню на приговор Зареме Мусаевой

В начале июля вооруженные люди в Чечне жестоко избили специального корреспондента «Новой газеты» Елену Милашину и адвоката Александра Немова. Во время нападения юрист и журналистка выполняли служебный долг: они прилетели в Грозный на заседание по делу похищенной чеченскими силовиками Заремы Мусаевой.

На приговор Зареме Мусаевой, которую осудили в тот день на 5,5 года за применение насилия против силовика и мошенничество, в Грозный приехала и репортер Антонина Фаворская. Девушка рассказала о том, что увидела собственными глазами. Публикуем ее колонку.

3 июня. Я прилетела на самолете за день до приговора. И сразу произошли какие-то «странности». Выхожу из аэропорта, звоню человеку, который должен меня сопровождать в Грозном, он говорит «алло», слышит мой голос и… бросает трубку и исчезает. «Ну ладно, — думаю, — не беда, уеду на такси». И обнаруживаю, что «Яндекс.Такси» не работает.

Местные такси тоже заказать не получается. Сверчки заливаются громкой трелью, жара +36 °С, все, кого встретили, разъехались. Я хожу с тяжелым рюкзаком с техникой и ищу маршрутку № 111, которая может отвезти до центра. И ура! Она подъезжает прямо ко мне, разворачивается и… едет в другую сторону. И ни одного указателя, расписания и остановки нигде, конечно, нет. И только стоит в гордом одиночестве фургон с Z знаками и надписью «Для добровольцев», а с плаката на меня грозно смотрит огромный Ахмат Кадыров.

Я продолжаю бродить по пыльной дороге, где совсем рядом ранним утром следующего дня чудовищно изобьют адвоката и журналистку.

К счастью, с помощью местных жительниц я все-таки нахожу неуловимую маршрутку, залезаю в нее, даю водителю 500 рублей за проезд, он забирает деньги и просто молча сидит. «Сдачу, — спрашиваю, — дадите?» — «У нас сдачи не дают», — грубо отвечает он мне, нехотя отсчитывая остаток.

Чтобы доехать до отеля, я пересаживаюсь в другую маршрутку. И это оказывается такая же убитая старая машина, какие ездили по Москве в 2000-х. Стараясь никого не задеть, я впихиваюсь со своим большим рюкзаком в переполненный женщинами салон, и когда пытаюсь закрыть дверь, водитель начинает орать: «Эй, чего встала? Садись давай». И до отеля мы все едем с просто открытой нараспашку дверью, которая освежает нас встречным ветерком. Аттракцион, конечно, чудесный, но на всякий случай я держусь за кресло, вцепившись в него ногтями. А девочка-подросток не отрываясь смотрит на мой красный маникюр.

Без макияжа, молодые, пожилые, худые и полные — все с точеными чертами лица и очень сильным взглядом. Захотелось каждую сфотографировать. Это желание не покидало меня всё время, когда я смотрела на чеченских женщин. Настолько меня поразила их красота.

Бросив вещи в отеле, мне удалось с пятой попытки вызвать такси и поехать в центр Грозного. Там, гуляя у величественной мечети «Сердце Чечни», в один момент я понимаю, что мне становится дурно. Несмотря на то что, по советам коллег, я надела платок, от теплового удара он меня не спас. И оставшийся вечер я гуляла от скамейки до скамейки, от Путина к Путину, изображения которого висят на каждом государственном здании. Некоторые люди еще косились на мой Nikon — это не добавляло уверенности в происходящем. А также меня предупредили, что нельзя снимать резиденцию Кадырова, что после этого сразу подбегут серьезные люди и что местных тоже лучше не снимать, потому что здесь это не принято.

Вопреки моим ожиданиям, чеченские женщины спокойно ходят одни, многие молодые девушки без платков. На вечернем рандеву женщины были даже в ярких красных платьях, на некоторых был макияж. Так что на фоне их я почувствовала себя церковной юродивой, так как нарядилась настолько убого, насколько могла, чтоб не привлекать внимание. И в итоге выделялась именно я.

Но женщины меня поразили не только своей внешностью, но невероятной заботой и теплотой. Все, к кому я подходила с вопросами, отвечали мне по-доброму и пытались помочь, можно сказать, по-матерински. Это оставило такой теплый отпечаток, что я радостно вернулась в отель и заснула сном младенца.

Но в 07:20 звонит будильник, я открываю телефон — и тут начинается настоящий ад. Миллион сообщений с вопросами, где я, что я, и убийственная новость, что Елену Милашину из «Новой газеты» и адвоката Заремы Мусаевой Александра Немова жестоко избили по дороге из аэропорта. Волосы встают дыбом от подробностей. В журналистском чате, где собрались те, кто также ехал на приговор, начинаются активные обсуждения, безопасно ли ехать в суд. Я параллельно расчесываюсь, собираюсь, отвечаю на звонки и кучу сообщений и пытаюсь понять, что делать мне? В одном чате пишут: «Кто едет, должен быть готов к нападению», в другом: «Не стоит беспокоиться, второй раз не нападут!», в третьем: «Тоня, тебе не идет зеленый. Подумай сто раз». И мне на секунду становится страшно даже выходить из номера. Словно в коридоре за углом меня уже поджидают люди в масках. В это время у меня в голове бесконечно крутится фотография Елены Милашиной. В зеленке, без волос, с забинтованными руками.

Со мной на связи оказываются несколько журналистов из Москвы, готовые мне помочь немедленно выехать из Чечни. И благодаря их поддержке я почувствовала, что не одна, смогла собраться с мыслями, отстранилась от эмоций и поехала в суд. Единственное, что меня волновало в ту секунду, — как успеть доехать на приговор.

Оказалось, что, пока принимали решение о безопасности, время было потеряно, и из тех, кто собирался, успели приехать только несколько ребят из «Команды против пыток». И если не считать съемочной группы телеканала «Россия-1» и двоих ноунейм-операторов, то получается, что из журналистов на приговоре была я одна.

За несколько минут до начала заседания я влетаю в здание суда, на котором висят три огромных портрета — Путина, отца и сына Кадыровых. На ходу переставляя объективы на фотоаппарате, забегаю в зал, за мной закрывают дверь — и судья сразу же начинает зачитывать приговор.

Из-за боли Зарема Мусаева не могла стоять и опустилась на скамейку. Но с каким же достоинством она смотрела на судью всё время, пока он, как робот, зачитывал с листа свой приговор. Когда он произнес «5,5 года», по лицу Заремы не прокатилась ни одна слеза. Она стойко дослушала его до конца и, встав, произнесла: «Всё хорошо. А будет еще лучше. Главное, моя совесть чиста», — и даже заулыбалась, когда руководитель «Команды против пыток» Сергей Бабинец успел сказать ей несколько слов поддержки.

Зарему вывели из другой двери, и больше мы ее не увидели. Как оказалось позже, она не знала, что утром ее защитника избили неизвестные.

По советам коллег я решила оставаться в суде как можно дольше. Благо сотрудники дома правосудия мне разрешили посидеть в коридоре, и я там поработала, попутно решая, как теперь отсюда уезжать. Сами приставы уже нашли в интернете мои видео с приговора Заремы и смеялись, когда находили себя в кадре, и, переходя с русского на чеченский, бурно обсуждали утреннее нападение. Один из них резюмировал: «Ножом — это, конечно, плохо».

И пока я сидела там и приставы угощали меня конфетами, коллеги из Москвы пытались найти каких-нибудь знакомых в Грозном, чтобы меня забрали из суда и довезли до аэропорта. Но в итоге, узнав, какое заседание я освещала, все отказывались. Согласился только один парень, да и то за 80 тысяч рублей. «Спасибо, конечно», — подумала я, но лучше на маршрутках.

Но, к моей радости, у суда оставались ребята, которые тоже приехали на приговор. Мы пообедали с ними на проспекте Путина, где вокруг нас курсировала взад-вперед черная тонированная машина, и после этого они благополучно довезли меня до аэропорта.

И уже у трапа самолета у меня к горлу подступил ком каких-то смешанных чувств. Облегчения, ужаса, радости и печали: что всё это кончилось, что всё это произошло, что осудили невиновную женщину просто за то, что она мать, что Грозный — такой красивый и одновременно опасный, что здесь такие невероятные женщины и что вот так могут поступить с журналисткой, подло избив и изуродовав.

Вернувшись домой, я подумала, что в Москве чувствуешь себя безопасно. И хотя это ощущение иллюзорное и после Немцова и Политковской стерлись все возможные границы (а после 24 февраля 2022-го и марша Пригожина тем более), но шансов, что у условного Шереметьево тебя изобьет дюжина вооруженных людей в масках, когда ты просто едешь в суд, все-таки меньше.

А страх… Он просто делает твою жизнь хуже. Если ты уже занимаешься тем, чем ты занимаешься, то надо отдавать себе отчет. Либо не заниматься этим вовсе и играть зайчиков в детских спектаклях. Либо идти до конца.

В этом плане меня поразили смелость и стойкость Елены Милашиной, которая, несмотря на прямые угрозы жизни, сказала, что не собирается отступать и бросать в Чечне людей, чьи истории она освещает. «Волосы отрастут, зеленка смоется — и я продолжу ездить в Чечню. Хочет этого Кадыров или не хочет. Это не обсуждается», — сказала Елена в одном интервью, сидя на больничной койке.

Хочется верить, что это самое страшное, что могло с ней произойти. И что в бесправном государстве Россия есть еще много смелых и честных людей, которые, оставаясь в стране, продолжат бороться, защищать и освещать весь этот мрак. Ведь смысл всего этого жестокого спектакля — это внушить всем журналистам, адвокатам, правозащитникам и просто всем россиянам, что все должны молчать и бояться. Но лично мне не очень хочется доставлять им такое удовольствие.

Спасибо вселенной за этот опыт. После Грозного мне уже ничего не страшно.